Михаил Башкиров - Чужое эхо

— Была бы у меня душа спокойна… Какие-то узлы схватываю, а целого не получается. Флагман действовал, грубо говоря, под управлением структурника, коллекционер разрывался уже между первым и вторым…

— Не пытайтесь применить к Имтране метод, которым вычисляли коллекционера. Она вряд ли превратилась в аса космонавигации, собирателя автографов и ликвидатора планет, населенных долговременщиками.

— Но и бесследно эти компоненты не могли исчезнуть. С коллекционером же произошла метаморфоза. Его страсть к собиранию автографов под давлением Флагмана изменила знак. И как быстро он усвоил флагманские привычки, связанные с инъецированием! Жаль, мы не знаем привычек самого коллекционера, — Бригерр сжал маску, и она с треском переломилась.

— В ваших рассуждениях есть рациональное зерно. Мы еще вспомним и Флагмана, и коллекционера-ликвидатора. Мне сейчас не дает покоя биография Имтраны, скупо изложенная вами. Что в ней проглядывает специфического?

— Биокс, жертва катастрофы…

— А муж имел отношение к катастрофе?

— Самое непосредственное. Имтрана утверждала… Ее довольно странные слова: «Он хотел избавиться от меня экзотическим способом»…

— Их история… Боюсь ошибиться… Надо заглянуть в «Галактический ежегодник». Отдохните, я пока пороюсь.

— Прежде чем ознакомить вас с результатами экспресс-изысканий, позволю себе краткое вступление.

— Давайте лучше сразу выводы.

— Для начала мне важно проверить, не потеряли ли вы способности к трезвому анализу. Слишком серьезный вопрос встанет перед нами.

— Я готов ко всему.

— Оглянитесь, Бригерр: мир кишит парадоксами. Попробуйте разумно объяснить одновременно существование института ликвидаторов и свалок отслуживших кораблей. Ликвидаторы в поте лица решают проблемы дальнейшей экспансии человечества. Они обрушивают титаническую энергию и технические средства на некомфортные планеты, меняют атмосферу и климат, убирают лишнюю флору и фауну, но даже теоретически не покушаются на кладбища, забитые ржавым хламом. А свалки кораблей на обитаемых планетах занимают весьма обширные важные площади возле городов и космодромов. Прочно забыты традиционные способы увековечивания: музеи, памятники, барельефы, книги, фильмы. Все деяния зарыты в недрах информаторов и почти никем не извлекаются. А вот «вечные стоянки» единиц подвижного состава с полным набором роботов, без консервации, без надлежащего ухода, обреченные на долгий, мучительный распад, существуют, вбирая все новые и новые экспонаты. Ну, оставляли бы их в космосе — нет, упрямо тащат на глаза людям. Ведь даже остовы погибших «героев» буксируют в места приписки.

— Не хочется спорить, но пример ваш к парадоксам не имеет отношения. Кладбища и свалки всегда были основной приметой любой цивилизации. А к нашему времени произошел своеобразный обмен. Скончавшихся людей подвергают торжественной аннигиляции, замуровывая именные пластины в траурные астероиды, а корабли продолжают существовать, наглядно демонстрируя этапы освоения космоса и дерзость человеческой мысли. Но не пора ли переходить к Имтране?

— А вот парадокс, Бригерр: вокруг множество привлекательных, юных, девственных особ, созданных для счастья и семейного уюта, но вы же влюбляетесь в биокса.

— Наши отношения с Имтраной — сугубо личное дело. С вашей стороны нетактично… И не надо бередить рану. Я ни о чем не жалею, ни о чем…

— Избитая истина: любовь зла… Еще красноречивый пример: Имтрана, будучи в довольно нежном возрасте, скоропалительно вышла замуж за супербиокса!

— Неправда!

— К сожалению, установленный факт. Конечно, вы понимаете: супербиокс — это не рядовой биокс.

— Не вижу большой разницы.

— По моим наблюдениям, люди практически не интересуются биоксами и делают вид, что те ничем не отличаются от полноценных особей, а в душе испытывают к биоксам стойкую неприязнь. Кстати, вы в курсе семидесятипроцентного ограничения?

— У нас в Академии сбыли споры по этому пункту. Лично я считал и считаю волевые ограничения в области реанимации антигуманными. Глупо лишать пострадавшего права на жизнь из-за жесткой нормы. Пусть утрата внутренних органов превышает установленный рубеж, но мозг-то в полноценном состоянии. Да если бы спросить любого о выборе между смертью и биоксом, то в ответе можно не сомневаться.

— Так вот, и неприязнь, и семидесятипроцентное ограничение идут от супербиоксов. Медицина долго добиралась до вершины, а достигнув ее, откатилась назад. Практика показала: семьдесят процентов замены — предел. Все супербиоксы — а их насчитывалось к тому времени двадцать два экземпляра — проявили себя не совсем коммуникабельными по отношению к близким родственникам и особенно женам.