Николай Шмелёв - Фобос (СИ)

— Освободи желудок и по-новой на досмотр, скомандовал Алис Грэйв.

Вице-президент вернулся, поправляя штаны, но, теперь электроника пристала к нестандартному запаху изо-рта. Без всякого газоанализатора все собравшиеся чувствовали, что от заместителя корпорации несёт самогоном за версту.

— Где он в Америке достал русский самогон? — удивился президент. — Да ещё такой вонючий…

— Может быть, на Брайтон Бич? — предположил Гаусс.

— Вполне возможно…

В конце концов все препоны были преодолены. Массу со всеми почестями извлекли из сейфа и отправили в лабораторию…

Утром у Виноградова болела голова. Он решительно не помнил, когда успел присоединиться к веселью. Всё произошло настолько спонтанно, что восстановить в памяти хронологию прошедших событий не представлялось возможным. «Ну и пёс с ним!» — посетила командира здравая мысль. В своей решительности разум опирался на плохое самочувствие, при котором, не то что думать, а шевелиться было трудно. Кряхтя и охая, Анатолий Андреевич поднялся со шконки и подошёл к встроенному, в стене, шкафу. Он заменял командиру корвета и стол, и гардеробную. Рядом с мундиром мирно соседствовал бар, в котором хранились редкие напитки для незваных гостей, любящих приезжать с незапланированной проверкой. Затем он оглядел стол, как-будто первый раз его видел и присел на край мягкой баночки. Полностью усесться в кресло не хватало: то ли сил, то ли желания. У самого псевдоиллюминатора, всё-таки отражающим действительную картинку внешнего мира, лежал кусок лунного грунта. Реголит Виноградов прихватил с лунной поверхности ещё в прошлом году и теперь не знал, зачем ему это понадобилось. Ну, камень, как камень — разве что с Луны. «Ну и пёс с ним!» — посетила его вторая, за утро, здравая мысль. Командир покрутил в руках голографическую карту, представленную маленькой металлической коробочкой и вернул её на место. Приложить руки было решительно не к чему, на что родилась третья здравая мысль, посетившая Анатолия Андреевича за это утро: «Ну и пёс с ним!» Он решительно встал, оделся и пошёл с плановым обходом по кораблю.

Спецназ стонал в кают-компании. Никто даже предположить не мог, насколько после домашнего вина трещит голова. Во всём теле лёгкость и даже приятная невесомость, а вот голову, как-будто набили свинцом, который постоянно проворачивался внутри черепной коробки невидимым механизмом.

Эксперт по электронике Кэрол Хари крутила в руках каменную вазу, прихваченную мимоходом вместе с ольмекской головой. Ваза имела странные свойства: внутри она была сильно намагничена, а вот снаружи — никаких намёков на магнетизм.

— Что бы это значило? — спросила она вслух.

Мухина, сидящая рядом и не страдающая похмельным синдромом, в связи с умеренным потреблением горячительных напитков, высказала свою точку зрения на предмет странного магнетизма:

— Этот камень, из которого ваза изготовлена, изначально имел сильные магнитные свойства. При нагреве в восемьсот градусов по Цельсию, происходит утрата постоянных магнитных свойств. Камень надо умудриться нагреть так, чтобы одна сторона раскалилась моментально, а другая оставалась холодной.

— А что, после остывания магнитные свойства каменной вазы не восстанавливаются? — удивилась Кэрол.

— Спроси специалиста.

— Значит, умели как-то…

В разговор вмешалась Кузнецова, высказав свои сомнения:

— Вопрос другой — зачем это надо было делать, если учесть тот аспект, что ваза на ключ непохожа…

— Какой ключ? — удивилась Мухина, искренне раскрыв глаза на полную катушку.

— Долгая история в археологию, — вяло отмахнулась Люся. — Потом, как-нибудь, поговорим. У меня голова хоть и не болит, но самочувствие оставляет желать лучшего.

В кают-компанию завалился главный инженер корабля. Пьер Габо имел крайне помятый вид и неистребимое желание чем-нибудь поживиться. Это желание отражали его глаза и подчёркивал хищный взгляд. Присоединившись к страждущим пехотинцам, которые поправляли пошатнувшееся здоровье, он несколько обмяк и теперь излучал энергию благодушия, блаженно улыбаясь в пустоту. Хари, имеющая характер проявлять любопытство на всех уровнях бытия, подойдя к Гиббону спросила:

— Зачем в зоне предбанника ядерного реактора стоит бесцветный монокристалл топаза?

— Для определения безопасности, на предмет пробоя ионизирующего излучения, — лениво ответил Пьер. — При облучении ионизирующей радиацией, бесцветный топаз окрашивается сначала в коричнево-оранжевый цвет, затем в янтарно-коричневый, и наконец — в голубой. При электронном пробое он приобретёт нежно-голубой цвет, а при нейтронном облучении — пронзительный, глубокий сине-голубой цвет. Этот прибор не выйдет из строя и никогда не подведёт!