Максим Бондарчук: Гидра (СИ)

Сказал ей Ланковский, положив руку на плечо. Он попытался успокоить его, но она лишь отшатнулась в сторону не желая слушать офицера.

Николай не стал испытывать ее терпение и просто покинул ее, оставив один на один с ее мыслями.

— А может…

— Нет.

Кель обернулась и увидела ее. Она стояла прямо за ее спиной и молча наблюдала за всем происходящим. За ее внешним спокойствием, как ширмой, накинутой на горевший внутри нее огонь и пытавшейся скрыть то волнение, что все это время бушевало у нее внутри.

Филина знала о чем та думала связь, установившаяся между ними еще вовремя учебы, была крепка и ни одна мысль не могла пройти мимо, не остановившись в голове у одной из них.

— Ты думаешь о нем? — спросила она, глядя как Кель крепко обняла свое тело руками.

— Да, а тебе-то что от всего этого? Неужели человеческая жизнь стала для тебя чем-то ценным?

Филина сделал два шага вперед и постаралась поравняться с бывшей коллегой.

— Зря ты так, Кель. Я вовсе не бесчувственное животное. Я такая как и ты, просто наша работа не позволяет нам показывать это открыто.

Но та лишь улыбнулась в ответ на ее слова. Кель не верила. Она знала, что из себя представлял этот человек и на что был готов пойти ради достижения своих целей. И то, что она говорила ей прямо сейчас, вызывало внутри нее лишь омерзительное пренебрежение, которая она все же не хотела показывать.

— Да что ты знаешь об этом. За всю свою жизнь ты не сделала ничего хорошего, чтобы при твоей встрече люди не начинали плевать на землю.

— Предрассудки.

— Я знала, что ты так ответишь. Не удивительно, что вы всегда держитесь группами. Я даже в какой-то степени рада, что не смогла доучиться у Шелвера до конца. Стать такой как ты это, наверное, худшее, что могло бы случиться со мной в этой жизни.

— Не хочу спорить. Прошлое пусть останется там, где ему самое место. В глубинах памяти, куда закрыт доступ для непосвященных. Но судить меня у тебя нет никакого права. Да. Я поступала грубо, может даже жестоко по отношению к своим коллегам, сверстникам и тем, кто находился рядом со мной. Я была такой до недавнего времени. Того самого, когда человек, которого я презирала больше всего на свете и кого не считала за человека вовсе, спас мою жизнь. Это был он, Кель. Он заставил меня стать другой.

Женщина повернулась к Филине и подозрительно посмотрела на нее. Что-то было в ее словах. Некая осторожность в тональности и робкая попытка завести разговор на тему, которой она страшилась больше всего.

Она поправила прическу. Сняла металлическую заколку и указала на неровную часть ее густых волос. На то самое место, которое было грубо отрезано посторонним человеком.

— Они еще нескоро отрастут, но спасение мое пришло как раз от него.

Кель кивнула головой. Ее подозрения подтвердились и она вновь посмотрела на распущенную копну волос Филины.

— Я знала, что это ты. Я чувствовала это. Из всех присутствующих женщин-идеологов только ты могла попасть в такую передрягу.

— Рик спас меня, Кель. В самый опасный момент, когда моя жизнь висела на волоске, когда он мог просто убежать и не подвергать себя опасности, он пришел мне на помощь. Пронес мое раненое тело до самой базы, сняв с себя куртку и почти замерзнув самому. Это дорогого стоит. Признаюсь, я ждала чего угодно, но только не этого.

Она замолчала и тихо присела на стоявшее рядом кресло. Приборные панели засверкали яркими огнями и на табло пришло сообщение.

Кель медленно подошла и, сделав несколько нажатий, прочла текст. Глаза жадно вгрызались в незнакомые для посторонних людей символы и вскоре смысл осел у нее в голове, преобразовавшись в необходимую информацию.

— Что там? — спросила Филина.

— Готовят наступление на столицу. Черт, еще не остыли болота от массированных бомбардировок, а они вовсю готовятся к наступлению.

Она выключила панель управления и вновь подошла к окну. Ее взгляд упирался в огромный столб черного дыма. Даже сейчас, ночью, когда света в тех местах практически не было, она четко видела этот огромный, упирающийся в самое небо, черный стержень. Он как обелиск знаменовал то страшное, что произошло там всего несколькими днями ранее.

— Ты что-нибудь чувствуешь? — спросила Филина, глядя на взвинченное состояние Кель. — Ты ведь что-то чувствуешь, я вижу это.

Она больше ничего не говорила. Ответ был ясен для них обеих слишком хорошо. Те чувства, что она испытывала к этому человеку навсегда вклинились в ее разум. Оставили в ней свой след, свой ориентир, который она не могла потерять даже при самых чудовищных обстоятельств.