Евгений Замятин - На куличках

- А-а, вот что... "вот почему Маруся"... Открыл Андрей Иваныч конверт, прыгал через строчки, глотал, ах - поскорее!

"Во время вчерашнего... с галчененком... Мой дуэльный выстрел... Ваша очередь... Буду стоять, не шелохнусь, и если... Очень рад буду, мне пора".

Конец Андрей Иваныч прочел вслух:

- Позвольте. Это что ж такое? "...Только Вам одному стрелять. А если вам не угодно, мы посмотрим". Позвольте что это за дуэль? Странные требования! Это не дуэль, а чорт знает что! Что он думает, - я стану, как он... Вы секундант, вы должны...

- Я... я ничего не знаю... Он так... он меня послал Шмит... Я не знаю, - бормотал Молочко, оробело поглядывал на широкий, взборожденный Андрей-Иванычев лоб.

- Послушайте, вы сейчас же пойдете и скажете капитану Шмиту, что такой дуэли я не принимаю. Не угодно ли ему, - оба стрелять вместе. Или никаких дуэлей... Это чорт знает что!

Молочко, поджав хвост, побежал рысцой к Шмиту. Захлебываясь, доложил обо всем. Шмит курил. Равнодушно стряхнул пепел:

- Гм, несогласен, вот как? А впрочем, я так и...

- ...Нет, что ему еще нужно? Можете себе представить: еще накричал на меня! При чем - я? Это с вашей стороны... Это так благородно, отдать свой выстрел, а он...

"Благородно, ч-чорт!" - Шмит искривился, исковеркался: Бла-го-род-но, д-да... Ну, вот вам поручение: завтра вы всем расскажете, что Половец меня обозвал... негодяем, что я его вызвал, а он отказался. Поняли?

- Господи, да я... Но почему завтра?

Шмит пристально поглядел на Молочко, усмехнулся нехорошо и сказал:

- А теперь прощайте-с.

С каменным, недвижным лицом сидел Шмит один и курил. Револьвер валялся на столе.

"Разбудить Марусю? Сказать? Но что? Что люблю, что любил? И чем сильнее любил"...

Он пошел в спальню. Истерзанная ночными распятьями Маруся мертво спала. Лицо все измазано было следами слез - как у малого ребенка. Но эти две морщинки около губ...

Разверзлась Шмитова каменность, проступила на лице смертная мука. Он стал на колени, нагнулся было к ее ногам Но... сморщился, махнул рукой:

"Не поверит. Все равно... теперь не поверит", - и торопливо пошел в сад.

В саду у клумб копался Непротошнов: хоть бы чем-нибудь барыню милую улыбнуть, - примечал он ведь, обеими руками она бывало к цветам-то тянулась.

Увидел Непротошнов Шмита - дрогнул, вытянулся, застыл Шмит хотел усмехнуться - лицо не двинулось.

"Он - все еще меня боится... Чудак!"

- Уйди, - только и сказал Непротошнову.

Непротошнов - подавай, Бог, ноги: слава Богу - целехонек ушел.

Шмит сел на большой белый камень, уперся левым локтем в колено.

"Нет, не так... Надо прислониться к стене... Вот теперь... хорошо, прочно".

Вынул револьвер. "Да, хорошо, прочно". И та самая пружинка злая разжалась, освободила.

24. Поминки.

Андрей Иваныч сидел и писал письмо Марусе. Может, это было нелепо, бессмысленно, но больше нельзя - нужно было выкрикнуть все, что...

Не замечал, что уж стемнело. Не слышал, как вошел и стал у притолки Непротошнов. Бог его знает, сколько он тут стоял, пока насмелился окликнуть:

- Ваше-бродь... Господин поручик!

Андрей Иваныч с сердцем бросил перо: опять рыбьеглазый этот!

- Ну, чего? Все про то же? Убить меня хочеть?

- Никак нет, ваше-бродь... Капитан Шмит сами... Они сами убились... Вко-вконец...

Андрей Иваныч подскочил к Непротошнову, схватил за плечи, нагнулся - в самые глаза. Глаза были человечьи - лили слезы.

"Да. Шмита нет. Но, ведь, значит, Маруся - ведь теперь, она, значит"...

Во мгновение ока он был уже там, у Шмитов. Промчался через зал, на столе лежало белое и длинное. Но не в этом дело, не в этом...

Маруся сидела, в веселенькой бревенчатой столовой. Стоял самовар. Это уж от себя расстарался Непротошнов, если что-нибудь такое стрясется - без самовара-то как же? Милая, каштановая, встрепанная головка Марусина лежала на ее руках.

- Маруся! - в одном слове выкрикнул Андрей Иваныч все: что было в письме, и протянул руки - лететь: все кончено, все боли...

Маруся встала. Лицо было дикое, гневное.

- Вон! вон! Не могу вас... Это все - это вы - я все знаю...

- Я? Что я?

- Ну, да! Зачем вы отказались, что вам стоило... Что вам стоило выстрелить в воздух? Я же присылала к вам... О, вы, хотели, я знаю... вы хотели... я знаю, зачем вам. Уйдите, уйдите, не могу вас, не могу!

Андрей Иваныч, как ошпаренный, выскочил. Тут же у калитки остановился. Все перепуталось в голове.

"Как? Неужели же она... после всего, после всего... любила? Простила? Любила Шмита?"

Трудно, медленно до глубины, до дна добрался - и вздрогнул: так было глубоко.