Александр Бородавкин - Фантастическая сага. Заметки читателя

Авторами первых сочинений о путешествиях на Луну руководило почти детское любопытство: что же представляет собой этот мир над головой, такой близкий – и такой дразняще недоступный? Кроме того, вероятно, в те времена как-то само собой разумелось, что обширные территории небесного государства просто не могут не иметь своих жителей, – и со страниц книг на нас глянули селениты, безобразные, непонятные и порой жестокие создания, плод ночных кошмаров.

Сначала мне показалось, что перед нами стоит неуклюжее четвероногое с опущенной головой; потом я разглядел, что это была тщедушная фигурка селенита на коротких, тонких ножках, с головой, вдавленной между плечами. Он был без шлема и без верхней одежды. […] Казалось, что у него не лицо, а какая-то страшная маска, ужас, бесформенность, не поддающаяся описанию, без носа, с двумя выпуклыми глазами по бокам, – сначала я принял их за уши, которых вообще не было. […] Рот был искривлен, как у человека в припадке ярости… Шея, на которой болталась голова, расчленялась на три сустава, напоминающие ногу краба…

Таким увидел лунного аборигена Герберт Уэллс, который, кстати, изобрел довольно оригинальный способ межпланетного путешествия – неважно, что критики от науки 13 13 Не помню точно, но, по-моему, я прочитал это у Я.И.Перельмана разбили в пух и прах построения Уэллса, указав, что работа, которую должны были совершить Кэйвор и его спутник, отгораживаясь заслонкой из кэйворита от земного тяготения, эквивалентна работе по переносу той же массы в бесконечность (стоило ли огород городить?), – до Уэллса на Луну летали главным образом во сне, в птичьих упряжках и в пушечном ядре, что явно недостоверно, а реактивный двигатель еще не был придуман. В кэйворит как-то легче верится, он не мешает впитывать впечатления, он – условность, призванная донести до читателя нечто более важное, чем описание способа передвижения. Именно это «нечто» постепенно становится в книгах о космосе главным, и изобретения позднейшего времени типа телетранспортировки призваны избавить автора от необходимости долго и нудно объяснять, каким образом герой переместился из пункта А в пункт Б, который, по мнению автора, более подходит для реализации его замысла. А пока так же, как когда-то мчались в пушечном ядре Мишель Ардан, Барбикен и Николь, летят к Луне Ян Корецкий и его спутники, чтобы заложить основу новой цивилизации. Но на этом сходство и заканчивается. Это Жюль Верн хотел просветить читателя и рассказать о том, что известно о Луне современной ему науке. Жулавский обошелся и без селенитов – его больше интересовали люди. Он хотел узнать что-то новое о людях – и Луна показалась ему наиболее подходящим плацдармом.

Бросим беглый взгляд на лунные ландшафты, на фоне которых разворачиваются драматические события лунной трилогии. Обратная сторона Луны еще оставалась тайной за семью печатями, и эта недоговоренность оставила писателю простор для воображения. Он придает Луне форму яйца, сохраняет кое-где атмосферу, воду и все остальное, необходимое для жизни. (Хотя будет ли такая жизнь нормальной – это бо-ольшой вопрос!) А его герои, прилунившись в центре безжизненной стороны, совершают беспримерный поход за край видимого с Земли диска – и обнаруживают долину, в которой можно дышать. Если можно дышать, можно жить: много ли человеку надо на самом деле, помимо тех потребностей, которые он сам для себя выдумал?

Мы действительно находились теперь на северном полюсе Луны. Странный край! Край вечного света и вечного мрака, где нет ни сторон света, ни восхода, ни заката, ни полдня, ни полночи. Лунная ось почти перпендикулярна к плоскости эклиптики, так что Солнце здесь не уходит за горизонт и не поднимается к зениту, а будто бы вечно катится по краю неба. Если подняться на одну из окрестных гор, то Солнце кажется плазменно-красным шаром, лениво проползающим у самого горизонта. Вершины гор вечно пылают в розовом сиянии, которое льется на них каждый раз с иной стороны; от сотворения мира эти горы не видели ночи. Зато зеленые долины у их подножий никогда не видели Солнца. На них неизменно лежит тень высот, здесь царят вечные сумерки или вечный рассвет. На свежую темную зелень падают лишь отблески нагих, розовеющих от Солнца вершин – словно огромный венок бледных роз, брошенный на траву. Лишь иногда, раз в два земных месяца, Солнце, слегка приподнятое лунной либрацией над горизонтом, сверкнет в расщелине меж скал пламенно рдеющим ликом и застынет так на мгновение в горных вратах, словно златокрылый херувим. Тогда по ущелью струится огромная река огня, каскадами падает со скал и широкой золотисто-багровой полоской ложится на сумрачные низины. Проходит несколько часов, Солнце прячется за горы, и мягкий полумрак снова заливает тихую долину 14 14 Перевод А. Громовой и Р. Нудельмана .