Сергей Казменко - Знак Дракона (сборник)

И лишь когда начали появляться вторичные кернеммиты — существа, в принципе отличные от человека, от всего человеческого, даже по своему генокоду и первичной биохимии — ученые забили тревогу и стали говорить о «кернеммитской инфекции». Но к тому времени бациллы этой инфекции успели распространиться уже слишком широко, чтобы их можно было остановить. Миллионы людей, рассеянные по всей Галактике несли в своем генофонде скрытые, спящие гены кернеммитов, которые ждали своего часа. Расчеты показывали, что в случае, если кернеммитам позволят и впредь существовать в человеческой среде, то человечество обречено. Так, полторы с лишним тысячи лет назад началось истребление кернеммитов, завершившееся полным уничтожением представителей этой расы в Метрополии и на ряде других планет, входящих в Ассоциацию, в том числе и на самом Кернемме. Но потомки кернеммитов снова и снова появлялись среди людей. И снова и снова специально созданная Служба Контроля Метрополии была вынуждена заниматься выявлением и ликвидацией потомков кернеммитов. Во имя спасения человечества.

Но об этом мало кто знал теперь. Особенно в окраинных мирах, озабоченных своими мелкими проблемами. Особенно на Сэлхе, где и свою-то собственную историю толком не знали, не то что историю Метрополии и Ассоциации. До последнего времени, наверное, один лишь Крандалос знал, что такое кернеммиты. Знал и молчал, потому что Эн-Бао — брат Че-Бао — был другом его детства.

А потом об этом как-то узнала вдова Гэпток. И стали узнавать другие. И поползли слухи, люди стали спрашивать Крандалоса, а он не мог соврать. Он был неосторожен — ему не следовало никому ничего говорить, тем более не следовало говорить старухе Гэпток. Теперь он расплатился за свою неосторожность.

Я достал тайпер и набрал запрос в архив мэрии. Через полминуты информация была на экране. Как я и предполагал, по меньшей мере четверть населения Сэлха могла нести теперь кернеммитские гены. Это если считать, что все дети на планете появились «законным» путем, чего никогда не бывает. Многие из скрытых кернеммитов — например, Торн Мэстер — владели солидными запасами реенгрита, что еще больше запутывало ситуацию. Если они тут начнут выяснять отношения, в поселке быстро не останется камня на камне, подумал я. Но пока поселок цел, уходить отсюда не следует. Это может вызвать подозрения.

Вновь прозвучал вызов. На этот раз на экране появился мэр планеты.

— Вы знакомы с ситуацией, Мэг? — начал он после приветствий.

— Да. Судя по всему, вы здорово влипли.

— Вы могли бы предупредить нас заранее.

— Как? Будто я знал, что среди вас есть кернеммиты? Будто на них написано, что они кернеммиты? А когда все наружу вышло, предупреждать уже не имело смысла.

— Подозрительно, очень подозрительно это все, Мэг. Жили они себе среди нас, вроде бы люди как люди. И вдруг — кернеммиты, враги.

— А откуда вообще взяли, что они не люди? Вы же не производили анализов. Это же просто предположение. Откуда пополз этот слух?

— Известно откуда. Знаете, что нам теперь предстоит? Фонбраум организует охоту. Не думаю, что у кернеммитов много шансов остаться в живых теперь, когда они начали первыми.

— А это точно установлено?

— Что тут может быть точно установлено? Это же как пожар теперь, — он с досадой стукнул кулаком по столу. — Как пожар… Принцип Оккама, простейшее из возможных объяснений. Как еще объяснишь это убийство? Ведь на смех же поднимут, если хоть какое-то другое объяснение выдвинуть. А то, чего доброго, и самого в пособники запишут.

Доброта — это болезнь, дорогой мэр. Как и всякая болезнь, она ведет к слабости и страданиям. Вы слабы и нерешительны, и вы, наверное, не успеете излечиться от своей доброты. Вас просто сомнут. Старуха Гэпток, Фонбраум, Пит Гроу, многие другие. Людям только кажется, что существуют внешние враги человечества. Даже кернеммиты не столь уж опасны. Гораздо опаснее сами люди. То, что было на Сэлхе раньше, то спокойствие, та идиллия, это всего лишь исключение из правил. Среди людей действуют иные законы, и сейчас они вступают в силу.

Но я ничего этого не сказал. Я просто сидел и смотрел на усталое, осунувшееся лицо мэра. И мне было жалко его — даже мне, оказывается, свойственно это чувство. Мне было жалко его, хотя раньше такие вот мягкотелые идеалисты не вызвали бы у меня никаких других чувств, кроме презрения. Я слишком долго успел прожить на Сэлхе, подумалось мне, он слишком глубоко проник в меня. За несколько лет он поколебал все то, что копилось в душе десятилетиями. Кто знает, каким бы я стал еще через несколько лет, если бы не все это? Праздный вопрос — никто теперь не узнает этого.