Людмила Брус - Код Гериона. Бессмертие без жизни

Мы позабыли свою дикую, животную сущность, говорил отец, но вместе с ней стали утрачивать и человеческие черты. На мой вопрос, как такое возможно, он пообещал свозить меня в «обычную школу» и познакомить с её учениками – но через пару-тройку лет, когда я подрасту.

– А разве моя школа – не обычная? – удивился я.

– Обычная – для таких, как мы. – пояснил отец, заговорщицки подмигнув. – Только вот мы не вполне обычные люди. Можно сказать – последние из оставшихся настоящих людей.

Я не понял последней фразы, но переспрашивать не осмелился. Не люблю походить на дурачка.

Постепенно бесконечные короба торговых центров, автомастерские, мотели и придорожные фастфуды самых невероятных конструкций вроде гигантского розового кролика или столь же гигантского яйца уступили место жёлтым полям, в глубине которых виднелись промышленные сооружения, тут же вызвавшие у меня неприязнь. Отец сказал, что это фермы, где выращивают скот, но я не заметил, чтобы хоть одно животное паслось под открытым небом.

– Они не пасутся, – сказал отец. – Они всегда взаперти. Фермы, где коровы гуляют, можно по пальцам пересчитать. Мы питаемся оттуда, а остальные – отсюда.

– А почему так?

– Земля дорогая.

– Но ведь её сколько угодно! – возмутился я.

– Земля всегда чья-то. Даже если на ней ничего нет.

С таким порядком вещей согласиться было трудно. Однако, как возразить отцу, какие подобрать аргументы – я не знал и вновь побоялся ляпнуть глупость. Машина снова повернула, и вот, справа и слева нас обступили деревья и кустарники – так, что стало почти темно. Вот, наконец, мы остановились перед высокой стеной тёмного леса, и я выскочил из машины, чтобы полюбоваться на могучие деревья, колоннами подпиравшие небо; некоторое время спустя подъехали и охранники, одетые как простые люди с улицы.

После того, как подлетевший беспилотник отсканировал сетчатки наших глаз, я сменил одежду и обувь на те, что прихватил для меня отец – толстую куртку и брюки камуфляжной расцветки, а также пару резиновых сапог – длинных, как женские чулки на рекламных баннерах. Для пущей важности отец водрузил мне на голову тёмную ковбойскую шляпу, чем привёл меня в бурный восторг. Глава «Линдон Пауэр» оборвал мои вопли, сказав, что охота – совсем не то мероприятие, на котором бегают, прыгают и орут. Я, в свою очередь, спросил, когда набегут волки. Получив ответ, что начинать придется с птиц, я разочаровался во всём мероприятии. Сколько я себя помнил, на птиц отец никогда не охотился, признавая в качестве дичи лишь крупных и опасных зверей.

Поверхность под ногами оказалась ужасно неровной – сплошные выступы, ямы, коряги и камни, подушечки мха, зыбкая мягкость прелой листвы, в которой тонула нога, неприятная жирность грязи. Совсем не то, что ровные дорожки нашего парка, посыпанные мелким гравием и ракушками. Мне пришлось заново учиться ходить, и казалось, на четырёх ногах передвигаться здесь было куда удобнее.

Узкая песчаная тропа, на которой мы очутились, круто спускалась вниз петляя среди кустов барбариса с продолговатыми рубинами ягод и травы в мой рост высотой. Она вывела нас к озеру, которое в этот пасмурный октябрьский день выглядело почти чёрным. Его зеркальная поверхность слегка подрагивала под набегавшим ветерком, который холодил мне нос и кончики пальцев.

Затаив дыхание, я наблюдал, как отец выбирает место, чтобы засесть там с ружьём. Дичь вовсе не спешила ни выпрыгивать из кустов, ни носиться над головой. Её нужно было приманивать, расставив на воде те самые чучела, дожидаться в скрадке-лежаке, не смея лишний раз пошевелиться, и лишь тогда – спокойно, без суеты и спешки, стрелять. Тогда я ещё не понимал всех этих удовольствий, но, стремясь во всем подражать Чарльзу Линдону, всеми силами притворялся заинтересованным, ожидая, когда, наконец, он хотя бы на несколько секунд даст мне подержать винтовку, которую он сам так часто называл главным достоянием свободного человека.

Когда в прибрежные заросли с криком упал наш первый гусь – красавец с длинной чёрной шеей, интерес вспыхнул по-настоящему. Я подскочил и, хлюпая водой, опрометью кинулся в камыши, чтобы схватить добычу и принести отцу. Мне не хотелось, чтобы первым стал кто-то из охранников (они и не собирались, но я этого не знал). Но меня ждал неприятный сюрприз: птица не лежала бездыханной в ожидании, когда ее подберут, а хлопала крылом, раскрывала клюв и злобно шипела в мою сторону, а я ходил из стороны в сторону, увязая в жирном прибрежном иле, и не знал, как подступиться к добыче. То, что гусь оказался живым и окрашивал кровью воду вокруг себя, сильно меня напугало.