Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти

— Ну да! А что? Ты вот, например, макароны любишь?

— М-м… Макароны! — скривился Толик и повернулся к собеседнику боком, так что самка-рука, не добравшись до сокровенного, разочарованно впилась в отворот рукава.

— Ну пельмени!

— Пельмени люблю.

— Вот! А ты их не боишься?

— Пельмени? Вообще-то, нет.

— Ну вот! На это и был расчет! Мы не боимся того, что едим. Нет, то что не боимся — любим. А Щукин говорит: «Нам не подходит»! — возмущался Валерий, имея при этом выражение лица побитой собаки, которая из лучших побуждений положила в хозяйский тапочек задушенную крысу, но осталась непонятой. — Ну не сволочь?

Толик изобразил замысловатое движение плечами, очень энергичное, но не выражающее ровным счетом ничего. Как сказал бы Борис: «Никогда не критикуй курицу, несущую золотые что, поручик?» Тем более на пороге ее кабинета.

— Ну теперь-то проблем не возникнет! — Валерка обмахнул лицо Анатолия веером распечаток. — Я все переделал. Пауков заменил дождевыми червями, а в конце приписал: «Люди, не обижайте пауков! Все равно они несъедобные!» С червяками, кстати, даже лучше получилось. Вот, читай. «Возьмите пару дождевых червей средней длины и посредством ланцета сделайте из них две пары более скромных размеров…» Нормально? Короче, я не отчаиваюсь!

— Это как раз неудивительно, — борясь с подступающим смехом, заметил Толик. — Странно, что ты вообще знаешь это слово.

— Какое?

— Отчаиваться.

— Как ты сказал? Погоди, запишу, — Звездобол полез в собственный карман, по-видимому, за записной книжкой, но вместо нее почему-то вытащил пейджер. — О! Прикинь, завтра одиннадцать обещают!

— Плюс или минус?

— Плюс! Ну вот и лето! Извини, мне пора! Щукин, наверное, уже извелся. Все, хоп! Увидимся!

Бодренько хлопнула дверь кабинета.

Насколько легче, оказывается, воспринимать собственные невзгоды в компании тех, кому повезло еще меньше, подумал Анатолий. Мысль показалась ему достаточно афористичной, и он рассеянно оглядел стены коридора в поисках авторучки и пачки листов «Для заметок». И, к своему удивлению, не обнаружил.

Вжик-вжик.

Ничего интересного.

Вжик-вжик.

Ничего интересного.

Вжик-вжик.

Ого! Интересного тут, конечно, мало, но хорошо, что он заметил этот выдающийся скос справа по курсу до того, как приложился об него лбом.

Вжик-вжик-вжик.

Он менял руку периодически, но за шесть с лишним часов поисков оба предплечья окаменели, уставшие пальцы гнулись с трудом, и лампочка в фонарике загоралась на чуть-чуть и тут же гасла, так что жидким лучиком с трудом удавалось осветить носки собственных сапог. Скоро его сил не хватит, чтобы заставить покраснеть нить накаливания.

Вжик-вжик.

И все-таки он не уставал нахваливать себя за то, что выбрал именно эту модель фонарика. С рычажком на рукоятке, похожим на ручной тормоз на руле велосипеда — для механической подпитки. Любые батарейки рано или поздно садятся, а энергия мышц… энергия мышц тоже порой иссякает, но не раньше, чем сядет основная батарейка-где-то в груди, слева.

Вжик-вж…

Ой, нет! А вот этого он предпочел бы не видеть. Лучше бы шел, как лунатик, щупая воздух перед собой и не замечая ничего по сторонам. Антон склонился обессилено, упер руки в колени и глубоко вздохнул. Вжикнул еще разок — влево и вверх, безо всякого желания, и состроил унылую мину. Нет, ему не показалось.

Антон стоял на развилке. Снова. Наверное, на тридцатой развилке за истекшие четверть суток. Сперва была раз-вилка, потом два-вилка, а вот эта, пожалуй, будет уже тридцатой. Ровный счет, наверное, пора остановиться. Да, пусть эта вилка станет на сегодня последней. Так и быть, он честно исследует оба пути, пройдет по ним либо до упора, либо до следующего перекрестка, сделает отметку в схемe, которая давно уже больше похожа на роспись олигофрена, чем на карту подземного лабиринта, и вернется назад. К ложу из грязных скомканных спальников, поделенной на двоих пред-пред-пред-последней банке тушенки и жене, которая никогда не упрекнет его вслух.

Возвращаться всегда легче, чем идти вперед, и гораздо быстрее по времени. Потому что когда занимаешься первопрохождением, неизбежно приходится оглядываться по сторонам, рыскать туда-сюда, томиться выбором на каждой развилке, в итоге выбирать неверные пути, ведущие в унылые тупики, и долго пятиться обратно. А когда возвращаешься, никаких лишних движений делать не нужно, знай себе иди по собственным следам, особенно когда у тебя есть такая замечательная путеводная нить. Антон потрогал катушку, притороченную к поясу сзади, пониже рюкзака. В мотке осталось еще прилично, значит, за шесть часов он удалился от Лежбища не больше чем на пять километров. Так что обратный путь получится совсем недолгим. Правда, в конце придется взбираться на обрыв по спутанной веревочной лестнице: Антон поежился.