Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти

— Достойный порыв, — прокомментировал Щукин.

— Я одного не понимаю. Я-то за каким лешим вам понадобился? Чем литературный критик может помочь вашему благому начинанию?

— Как литературный критик хотя бы не мешайте, — улыбнулся Щукин. — Но как литературовед с тридцатилетним стажем…

В этом месте Анатолий снова отвлекся. Златовласка, чьи лицо, прическа и фигура, несомненно, обладали магнетической способностью притягивать мужские взгляды, величественно покинула кресло и в три шага — цок, цок, цок — приблизилась к окну. Там она встала, асимметрично приложив вывернутые ладони к стеклу и отведя локти назад, так что под тонкой тканью яркокрасного делового костюма отчетливо проступили лопатки. Словом, приняла живописную и несколько изломанную позу, свидетельствующую о скуке и желании оказаться не здесь.

— Видал? — Борис легонько толкнул Толика локтем и игриво пошевелил бровями.

В ответ Анатолий только поджал уголки губ и покачал головой, давая понять, что «Да-а. Тут уж ничего не попишешь…»

— Э-эх, поручик… — вздохнул Борис, что в данном случае означало: «Мне бы твои годы».

Они были знакомы уже третий год, пуд соли на двоих, может, и не осилили, но уж белого крепкого наверняка приняли не меньше гектолитра и теперь в общении друг с другом легко обходились малым набором слов, приберегая все красивости и курносости для своих юных почитательниц, которые… наверняка же где-то есть. Должны быть. Просто на глаза почему-то не показываются. Может, оттого, что живут не в столице, а в далекой глубинке? В глухой степи, где-нибудь за МКАД? Да, в глубинке — наверняка.

Их знакомство завязалось в книжном магазине, в очереди за автографами, где Борис их размашисто раздавал, а Толик, собственно, и образовывал очередь.

— Как подписать? — строго спросил маститый автор, глядя поверх раскрытой титульной страницы на нерешительно мнущегося паренька.

— Напишите просто… Толику, — попросил паренек, вдруг застеснявшись своей простой и, пожалуй что, малоросской фамилии. Рядом со звучным, воспетым в белогвардейском романсе именем «Борис Оболенский», заявленным на обложке книги, словосочетание Анатолий Галушкин смотрелось куце.

«Ничего, вот закончу роман, — успокоил себя Толик, — и возьму псевдоним. Что-нибудь такое же яркое. Скажем… Голицын!»

— Сам пишешь что-нибудь? — определил наметанный глаз Оболенского.

— Так… — окончательно стушевался Толик. — Немножко.

«Просто Толику. От собрата по цеху», — быстро накарябал Борис поперек страницы и этим купил Анатолия с потрохами.

В дальнейшем, когда признанный писатель принял над молодым автором негласное мягкое шефство, сами собой возникли и прижились обращения «Поручик» и «Корнет». И хотя, помимо панибратства, крылось в них явное нарушение субординации — ведь согласно дореволюционной табели о рангах выходило, что Борис по званию младше Анатолия, — такое положение вещей устраивало обоих.

Свой общегражданский паспорт с настоящими именем и фамилией Борис Оболенский показал Толику гораздо позже, по сильной пьяни, предварительно потребовав, чтобы поручик трижды побожился, что не будет смеяться. А уже минуту спустя Анатолий, загибаясь от хохота, катался по ковру и благодарил небеса за то, что воспитан агностиком.

Реальное имя не совпало с вымышленным ни в единой букве, а полная шипящих фамилия лже-Бориса недвусмысленно указывала на его принадлежность к древней богоизбранной нации. Ничего себе белогвардеец!..

— А-а скажите, господин Щ-щ-щ-щ-щ… — неожиданно заговорил долговязый и угловатый, как складной метр, субъект, сидящий по левую руку от Анатолия, с торцевой стороны крайнего стола. До этого субъект никакого интереса к дискуссии не проявлял, вертел в длинных пальцах связку ключей и, кажется, ковырял украдкой маленьким ключиком гладкую полировку. Короче, вел себя как воспитанный человек — и вот, надо же, поднялся над столом, по-бычьи склонил голову, забрызгал слюной…

— Ради Бога, не затрудняйтесь, — попросил Щукин, обрывая беспомощное шипение. — Для друзей я Василий.

Долговязый благодарно кивнул.

— К-кого вы представляете? — напрямик спросил он. — И сколько са-абираетесь п-платить?

— Отвечу, если вы представитесь, — сверкнул стеклышками очков Щукин.

— Коровин, — брезгливо скривился долговязый и оплывшим сталагмитом стек обратно в кресло.

— Думаешь, тот самый? — быстро шепнул Толик, от возбуждения чуть не клюнув носом ухо Бориса.