Сергей Палий - Изнанка

— Давайте руку, профессор. Смелее, а то кончится спирт да тряпки ваши, и останемся без света. Вот тогда, так-сяк, действительно придется окоченеть, пока не проснемся…

— Проснемся ли?.. — еле слышно прошептал низкорослый Аракелян, опираясь на могучую ладонь гэбиста.

Продвигались гуськом, озираясь и трясясь от холода. Цилиндрические сегменты железобетонных тюбингов, выхваченные световой кляксой, подрагивали над ними; переспелыми гроздьями свешивались с кронштейнов связки кабелей, в некоторых местах будто перегрызенные или неаккуратно отрезанные. Под ногами время от времени начинало хлюпать.

— Дай фляжку.

Рысцов передал плоский стальной сосуд, и Таусонский, отвинтив крышечку, плеснул на слабо дышащий факел. Желтоватый огонь вспыхнул с новой силой, обугленное тряпье на конце толстого прута брызнуло искрами, и зловещее потрескивание дробно застучало по стенам тоннеля.

Ухо требовало логичных звуков метро: утробного стона вентиляции, щелчков механизмов, далекого гула толпы и рыка поезда… Но лишь это потрескивание отдавалось в мертвых коридорах да пугливый влажный шорох человеческих шагов.

След в след.

На стрелке, перегородив проход, раскорячился еще один безоконный состав. Павел Сергеевич в нерешительности остановился и обернулся к ученому, подсветив его благородный армянский профиль.

— Ну? Куда теперь?

Аракелян рассеянно взирал на укоризненное рыло вагона, автоматически переступая с ноги на ногу, чтобы окончательно не замерзнуть.

— Стрелка, — произнес он. — Судя по воспоминаниям Валеры, это должно быть где-то рядом.

— Что «это»? — нетерпеливо спросил Петровский из хвоста процессии, отчетливо стукнув зубами.

— Вход в… жилище. Вы же сами слышали, что он говорил во время сеанса…

— Ничего он толкового не говорил, — огрызнулся Таусонский. — Эй, опозданец, может, припомнишь хоть что-нибудь, пока мы здесь в сталактиты не превратились?

Рысцов чувствовал себя никудышно: сознание коловоротило все сильнее, — он еле переставлял ноги, стараясь не споткнуться и не потерять промокшие насквозь тапочки. Как только остановился — гнусным прибоем накатила тошнота. Валера крупно задрожал, мысли спутались с какими-то болезненными воспоминаниями, далекими, неясными образами…

Он сомнамбулически оглядел параболические блоки стены возле стрелки, чувствуя, как возле солнечного сплетения появляется редкое, постепенно ускоряющееся тиканье. Словно в счетчике Гейгера при увеличении радиационного фона.

— Здесь. Неподалеку, — проговорил он непослушными губами. — Проходи вдоль поезда. Справа…

Неожиданно позади что-то ухнуло, заставив всех вздрогнуть.

— Это псы из конторы Справедливости, — быстро забормотал Валера. — Нужно поторопиться, иначе схватят! Они решились спуститься, значит, подоспели сшизы. Сильные, третьей категории. Быть может, даже второй…

Звук повторился. Теперь в нем можно было различить человеческие голоса — пока еще неразборчивые.

— Я помню… Справа… — прошептал Рысцов и грохнулся на пол.

К нему бросились Аракелян и Петровский, приподняли под мышки, стали шлепать по щекам. Подполковник тем временем, вытянув факел в правой руке, изучал проход между поездом и стеной.

— Валерка, что с тобой? — хмуро спросил Андрон, когда тот приоткрыл безумные глаза.

— Черт возьми! Он весь горит! Его просто лихорадит со страшной силой! — испуганно сказал профессор. — Будто температура организма резко подскочила градуса на три…

— Потом врачевать будете! — рявкнул Таусонский. — Там, за вторым вагоном, кажется, что-то есть. Не могу точно отсюда рассмотреть… Вперед! Пойдемте!

— Боль… — шевельнул губами Валера. — Крики, много криков… страх, отчаяние, боль… Там справа — проход. Нельзя было тянуть, доводить до такого… человек… Хотел предупредить. — Он вдруг вскинулся, выдернул руки и встал ровно, осознанно глянул на Аракеляна. — Мужчина. Который не мог предвидеть, как все закончится.

Позади послышались глухие удары, умноженные эхом.

— Скорее же! — Павел Сергеевич призывающе помахал рукой из узкой щели между ржавым вагоном и стеной.

Протискиваться пришлось по очереди. Андрон поддерживал Рысцова сзади, чтобы тот снова не рухнул.

Тесное пространство давило. Таусонский старался держать начавший чадить факел повыше, чтобы остальные не споткнулись.

Вдруг они вывалились в пустой тоннель. Конечно, он не был пустым, просто создавалась такая иллюзия… Половины третьего вагона не было. Будто кто-то отсек оставшуюся часть состава гигантским ланцетом и унес, разобрав по частям. Подгнившее сиденье, напольное покрытие, стальные внутренности — все было обрезано с ювелирной точностью. На внутренней стенке даже осталась половинка рекламного постера с изображением какого-то лекарства.