Сергей Палий - Изнанка

Ему на-до-е-ло. Пусть бесятся. Брыкаться и гнуть пузо колесом поздно — наворотили уже такого, что века два расхлебывать, — а жить надо. Поэтому необходимо в первую очередь успокоиться и не делать резких движений: авось кобра и запахнет свой очкастый капюшон, если ее не дразнить. О, великий, беспощадный русский авось…

Рысцов протянул руку и нащупал пульт дистанционного управления DVD. Плазменный телевизор стоял на перевернутом деревянном корыте с подгнившими краями и сознательно не был подключен к внешней антенне. Только к DVD-плееру и к сети, питавшейся от небольшого дизельного генератора, урчащего во дворе.

Зевнув, Валера включил запись. На экране появилось изображение его-любимого. Рысцов сморщился и вполголоса выругался: порозовевший, с небольшими залысинами на лбу и… — только не это! — обозначившимся брюшком. Он, не опуская глаз, потрогал рукой живот. Враки гнусные! Телек добавляет лишние десять кэгэ, или даже пятнадцать.

Он-экранный сидел в кресле, прикрыв глаза, и слушал кротко-убедительный голос профессора, лица которого в кадре не было. Легкий акцент лишь придавал ему притягательности…

«Я сосчитаю до десяти, и ты заснешь. Хорошо?»

Рысцов-экранный послушно кивает и почесывает загривок.

«Один… Твои глаза закрываются…»

Напрасное волнение — они уже закрыты.

«Два… тело расслабляется, мышцы не напряжены…»

Он-экранный действительно слегка обмякает и жует губами. Ну и боров… Отожрал мурло. Брюквы перед рыльцем не хватает…

«Шесть… Комнаты больше не существует… Ты сидишь на холме, вокруг густая, душистая трава… Тепло…»

Изображение зарябило, резкость сбилась. Возле камеры раздался нелитературный шепоток. Через несколько секунд кадр снова стал четким. Рысцов-экранный спокойно сидел в глубине кресла и блаженно улыбался.

— Какая ты все-таки со стороны мерзость… — вслух произнес Рысцов-настоящий и отхлебнул из крынки холодного молока.

«Десять… Ты в глубоком, спокойном сне… Открой глаза».

Он-экранный распахивает остекленевшие зенки и оглядывает комнату, словно впервые видит ее.

Вообще смотреть на самого себя в состоянии гипнотического сна — занятие не для слабонервных. Можно таких девиаций поведения понаобнаружить…

Сама идея сеансов гипноза принадлежала Таусонскому. Деятельный подпол почему-то считал, что Рысцов располагает какой-то чрезвычайно важной информацией, от которой может зависеть судьба эса. По его словам, в то время, когда Валера работал на Больбинскую, он встречался с человеком, знающим что-то, связанное с происхождением С-пространства. И это что-то могло повлиять на поведение эса. Откуда у Павла Сергеевича были такие сведения, он не распространялся — ну понятно, у разведчиков свои источники. Худшее заключалось в другом. Подполковник не знал ни имени этого таинственного человека, ни рода его занятий, ни деловых и личных связей, ни круга знакомств. А самое смешное — Рысцов тоже этого не знал. Ну хоть прибей, не помнил он никаких людей, хоть единожды обмолвившихся насчет происхождения эса или чего-то в таком духе.

У Таусонского, однако, была своя версия.

Гэбист утверждал, что после встречи Валере профессионально промыли мозги не без помощи сильных экстрасенсов, специалистов по психолингвистике и так далее. Воздействовали на области мозга, отвечающие за долговременную память, и добились локальной ее потери.

Ужас происходящего был в том, что знакомый Таусонского по каким-то прошлым операциям специалист по С-психологии и психиатрии профессор Аракелян не мог с полной уверенностью опровергнуть гипотезу настырного подпола. «Вероятность наличия искусственно стимулированной кататимной амнезии не исключена», — вычурно сказал Альберт Агабекович, выслушав его доводы, и глубокомысленно потрогал продолговатую ямочку между подбородком и нижней губой.

И вот уже на протяжении двух недель Рысцов по полчаса в день подвергался искусному шаманству. Аракелян заверил его, что в состоянии гипноза иногда выходят на поверхность забытые события и опыт прежней жизни, о которых зачастую сами мы и не подозревали. Резко ослабляются внутренние механизмы в организме человека, в том числе и механизмы торможения, потому есть возможность докопаться до дальних уголков памяти и выудить оттуда что-то интересующее Таусонского.

Считая затею близкой к брутальному оккультизму и барабашничеству, Рысцов согласился, но выдвинул непременное условие — записывать все сеансы от начала до конца на видео, чтобы он потом мог просмотреть, что наболтал в беспамятстве.