Виталий Сертаков: Баронесса Изнанки

— Что? — ухватилась Анка. — Если не считать чего?

— Ты же слышала, что сказал лэндлорд. У Бернара тут свои задачи, у меня — свои, а у тебя — свои. Главное для нас, как сказать? Не дать себя поссорить, потому что поодиночке мы ничего не сделаем. Ты на меня не сердись, Аннушка, ладно? — Саня покраснел и смущенно подергал себя за бороду. — Я не брошу вас, ни в коем случае!

— Я не сержусь, честно, — успокоила Анка. — Наоборот, мне кажется, это будет правильно, если русские фэйри все вернутся сюда.

— Ты действительно так думаешь? — ободрился сибиряк.

— Ну, конечно. Это ведь только так говорится, что все люди — братья, а на самом деле... Я понимаю, как вам трудно среди обычных людей. Это вроде как негру одному жить в общежитии. Мне дядя Игорь в Петербурге рассказывал, как у них в институте жили в общежитии два негра, и как их все вокруг обижали.

— Забавно сравнила, — рассмеялся Саня. — Ну, не все так плохо. Когда мы вместе, не очень-то и обидишь. Фэйри завсегда глаз обычным отведет. Ты вот, к примеру, как думаешь — для чего нам тот же самый Ритуал имени? У фэйри обычаев всяких, верь-не-верь, полным-полно, и позабылись многие, а Ритуалы сохраняются. И будут сохраняться. Только я тебе, как сказать... лучше я тебе о других говорить не буду, это ни к чему.

— Ну... это чтоб стариков не забывать, — промямлила Анка, чувствуя, что несет околесицу. — Передал дедушка свое имя — значит, нельзя подличать и его память осквернять.

— С дедушкой — все верно, но Ритуал не ради дедушек. Не ради вежливости к старикам. Ты берешь не просто имя, ты становишься человеком из септа, человеком из фины.

— А до того — не человек?

— Во! — поднял указательный палец бородач. — В этом мы с вами примириться никогда не сможем, ты уж не сердись. До того — ребенок, как и у вас. Только у вас ребенок, как сказать... лет до сорока порой, а все ребенок. Потому что ни в какой цех не прислонился, имя не взял. У фэйри потому детишки твоего возраста с ума и не сходят, что каждый своей доле рад, каждому работать не терпится. Да ты не смотри так серьезно, ничего тут не изменишь. Нам финой привычно жить, а вы — каждый сам за себя.

Младшая с минуту обдумывала услышанное.

— Конечно же, вам надо бежать сюда, — серьезно подытожила она. — Только вы один все равно не справитесь. Тетя Берта сказала, что изнутри открыть Запечатанные двери не проще, чем снаружи.

— Я знаю, знаю, дочка, — грустно покивал дядя Саня. — Но главное — даже не это, верь-не-верь. Допустим, помогут нам на той стороне моста, откроют двери в Сибири, а мои родственнички не пожелают сюда переселяться. Что тогда? Вот честно тебе скажу — не во всех я уверен. Молодежь, если разведают про двадцать миллионов баксов, что Мария привезла, они... как сказать... упрутся рогом. Конечно, им переезд в Бразилию больше понравится, чем под землю лезть.

Про деньги Младшая совсем забыла. Действительно, Мария ведь привезла от Коллегии сумасшедшую сумму, чтобы завоевать расположение британских фэйри. Коллегия Атласа готова была оплатить переселение алтайских деревень в Бразилию, лишь бы старейшины фэйри помогли спрятать в Изнанке уцелевших черепах.

— Но вы ведь сами объясняли, что мы не под землей!

— Что поделать, — тяжело вздохнул дядя Саня. — Все это понимают, и дети поймут, но как бы не стало поздно. И в России были чужими, и в Бразилии чужими останемся.

— А я бы здесь осталась, — честно призналась Младшая. — Вот только меня не возьмут. Если бы можно было забрать Валю и маму, и других родичей.

— Вот-вот, — рассмеялся Саня. — Всех сюда забрать, чтобы фэйри, как сказать, потом не знали, куда снова от обычных бежать! Ах, извини, дочка, я тебя не хотел обидеть.

Анка хотела спросить о Бернаре и о загадочном Священном холме, который его обязал искать дядя Эвальд, но тут со двора им помахала тетушка Берта, и пришлось спускаться. Оказалось, что вернулись разведчики, младшие егеря, и сообщили, что кролики в корзинах ведут себя спокойно, овцы на холмах тоже не бесятся, а стало быть, воронок быстрого времени поблизости нет.

Егерь затрубил в рог, ему ответили с головной повозки каравана. Анку схватили под мышки и подсадили на верхнюю ступеньку кареты. В первые секунды она скривилась от резкого запаха сырых шкур, ячменного пива и еще чего-то, неприятно звериного. В этот момент она оценила мудрость дядюшки Эвальда, закупорившего их всех в зеленые дождевики. Во дворе, заполненном народом, повисла гробовая тишина, когда на Марии распахнулся плащ, и всем предстали ее ноги в кожаных брюках. Наездница хмуро огляделась, взбираясь по лесенке, и под общим молчаливым нажимом вынуждена была застегнуться.