Виталий Сертаков - Баронесса Изнанки

Нет, скорее, взятый в плен. Вальке припомнился момент из фильма про Гулливера, когда лилипуты во сне привязывают его сотнями веревок к земле, а Гулливер потом просыпается и, шутя, рвет их путы. Уже одно то, что сорокаметровая розовая гантель без видимых источников энергии свободно парила в воздухе, напоминало о лилипутских амбициях и американцев, и русских вместе взятых. Валька трогал метровой длины розовую шерсть, слушал мерные вздохи гиганта и прикидывал, сколько секунд бы понадобилось наезднице Марии, чтобы укокошить всех врагов, находясь внутри. Наверняка, на борту имелись все возможности, чтобы взорвать гору и выкорчевать тайгу на десяток километров вокруг.

Слева и справа от бело-розовой «ручки гантели», состоящей из множества толстых перетянутых жгутов, свисали и торчали серые, желтые и малиновые наросты, похожие на древесный гриб чага. Однако ничто на теле воздушного судна не напоминало о дверях или иллюминаторах. Впрочем, Старший уже хорошо себе представлял, как устроены входы — на манер огромной диафрагмы. А если уж совсем быть точным, хоть это и неприятно, — на манер анального сфинктера. Тхола сконструировали десять тысяч лет назад как живое существо, а живому существу сложно приделать сбоку дверь на петлях.

Эх, знать бы, как забраться внутрь!

Однажды умники с приборами ошиблись. Причинили зверю боль своими щупами, или попытались в сто первый раз взять пробу тканей. Тхол не защищался, как примитивное животное, не дернулся бессмысленно. Старший не уловил момент, когда это произошло.

Хлопок, шипение, вскрик!

Все остались живы, и даже блестящая лестница устояла. Но кабели дымили, изоляция стекала пузырящейся вонючей массой, а приборы на площадке пришли в полную негодность. Одного кадра в белом комбинезоне отшвырнуло вниз, но он не разбился, а повис в метре от скалы на страховочном поясе. Старший немножко позлорадствовал, когда мужика, на ходу раздевая, понесли в палатку. Осциллографы, компьютер и мультимедийные устройства они вынуждены были полностью заменить. Работы не прекратили, но стали осторожнее. Отныне они изучали Тхола исключительно бесконтактным способом.

Валька раздумывал, как же удалось американцам выманить наружу всех троих пилотов. Или они спрятались, держа Харченко на мушке, и напали, когда наездники вышли? Валька встречал вблизи только одного боевого наездника — Марию. Если и остальные ребята из этой когорты выглядят и дерутся, как она, то вырубить их крайне непросто. Тем более что при малейшей опасности наездник немедленно попытался бы скрыться на борту, да и офхолдер у него на виске.

Офхолдер! Старшего буквально подкинуло. Да как же он мог забыть?! Если на Тхоле прилетели два реаниматора или пастухи, или другие ученые, чтобы копаться в Анкиной крови, сообща с предателем Харченко, то америкосы их, конечно, могли уложить на раз. Все живые, никто панцирем не защищен. Но у боевого наездника на голове должна быть привычная медуза — управляющий офхолдер, и он должен видеть живые объекты.

Интересно, куда они дели трупы?

Вальке чертовски не хотелось идти к Харченко. После того, как люди Атласа дважды спасли украинского ученого от смерти, продлили ему жизнь на целых двадцать лет, он мог бы, по крайней мере, не корчить при встрече такую радостную рожу. Сволочь тоже, да все они сволочи.

Эх, что же с маманей теперь будет?

Старший плотнее запахнул куртку и отправился в сторону ярко освещенной палатки профессора. Тент крепился на четырех дюралевых столбах, внутри на стойках и стеллажах лежали и стояли многочисленные приборы, в углу гудел газовый обогреватель, за стенкой деловито постукивал дизельный движок. Широкий стол, заваленный бумагами, освещали яркие лампы, мерцали экраны сразу двух компьютеров. За полупрозрачной стенкой, в соседней палатке, угадывался силуэт одного из американцев, говорившего по спутниковому телефону. Где-то там, наверху, среди камней, у них была замаскирована тарелка.

Харченко оторвался от расчетов.

— Чего ты меня сторонишься? — спросил он, помешивая ложечкой кофе.

— Потому что вы — предатель.

— А ты тогда кто? — не обидевшись, мягко переспросил Михаил.

— Они меня заставили, — насупился Валька. — Сказали — мать и сестру в тюрьму засадят.

— Кто засадит? Эти? — не поверил Харченко, указывая на часового, застывшего на скале.

— Не эти, — отмахнулся Старший, — Наши, русские. Но эти-то еще хуже, они русских поубивали. А вам никто не угрожал, вы сами согласились!