Алексей Резник - Хроника пикирующего района

– Пойдешь вот по этой дороге, никуда не сворачивая, если, конечно, не боишься волков, бандикутов и «пьяных рысей». Километров через восемь приведет она тебя к твоим Развалинам. Да только, касатик, ты до туда запросто можешь не дойти… Тебе жить, что ли надоело?! Так это же проще можно сделать, зачем до Развалин-то переться, да там и смерть тебя поджидает лютая-прелютая… Ты знаешь хоть, что за Развалины то ищешь – чьи они?!

– Чьи?! – Сергей Алексеевич, признаться, несколько опешил.

– Там давно когда-то стоял дворец. А жил в нем Полосатый Черт – Король Шершней! А сейчас там его могила и охраняют ее целые стаи шершней-убийц. Так что тебе еще, можно сказать, повезет, если тебе до туда дойти не дадут волки или бандикуты, или «пьяные рыси»! Вот так-то, касатик!

– Слушай, бабка – ты меня попусту не пугай, пуганый уже, а честно скажи – эта дорога точно до Развалин ведет?! – неожиданно разозлился Мухоргин.

– Точно – точнее некуда! Только я тебе ничего не говорила! – старуха обиженно поджала губы и хмуро насупилась.

– Да ладно, не обижайся, бабка! На вот тебе за помощь! – и Мухоргин, достав из дорожного баула две бутылки водки, протянул их старухе.

Она с жадностью схватила бутылки, заметно подобрев и даже перекрестила уходившего навстречу неизбежной жуткой гибели Мухоргина (в чем она нисколько не сомневалась) в спину.

Шел он часа полтора, сопровождаемый таинственными шорохами и криками неизвестных птиц и животных, доносившихся из глубин леса, густой зеленой стеной стоявшего вдоль узкой дороги. А по дороге, заросшей сочными огромными листьями подорожника, неброскими лесными цветами и россыпями молодых маслят, идти было легко и приятно. Ноздри щекотали терпкие испарения сосновой смолы, перемешанные с пряными и мятными ароматами, разогретых жарким августовским солнцем, лесных трав и кустарников. Помимо криков птиц, слышалось радостное стрекотанье кузнечиков, справлявших свои маленькие праздники в траве, и почему-то именно стрекотание кузнечиков наглядно доказывало, что тот странный мир, куда таким неожиданным и непостижимым способом попал Мухоргин, вполне реален и способен приносить живущему на его скрижалях человеку много плотских и духовных радостей. Совершенно не вспоминались зловещие предупреждения старухи-алкоголички, и на душе у Мухоргина было легко и радостно. Даже предпринятые им бесплодные попытки восстановить в памяти ТОТ мир, который он покинул на Бешеной Электричке, не вызвали привычных приступов бессильной мучительной злобы на самого себя, на собственную беспросветную амнезию. Почему-то именно сейчас, когда он бодро шагал, невольно весело насвистывая, сквозь совсем не страшный, а напротив – светлый, добрый, почти сказочный Калинов Бор, у него возникло стойкое убеждение, что рано или поздно он обязательно вспомнит во всех подробностях о ТОЙ жизни. Как ему говорила тогда, в самый первый, во всех отношениях совершенно ужасный, день пребывания ЗДЕСЬ, добрейшей души, золотая женщина, Екатерина Алексеевна из гадкого села Мертвоконево: « …ты не отчаивайся, сынок, это – еще не смерть, все еще можно поправить, можно еще вернуться ТУДА, ОТКУДА ты приехал!». Сергей Алексеевич невольно улыбнулся, вспомнив лучезарный образ своей спасительницы и невольно повторил вслух вслед за нею: «Да, это – еще не смерть!» и добавил уже от себя, даже, можно сказать, крикнул на весь Калинов Бор: «Мы еще поборемся с этими чертями-шершнями!!! Мы еще посмотрим – кто кого?!?!?!».

На него никто не напал – ни волки, ни бандикуты, ни «пьяные рыси». По большому счету, он так и не увидел за все время чудесной лесной прогулки зверя, крупнее ежа и белки. Правда, один раз почти у него над самой головой перелетела дорогу, тяжело взмахивая крыльями, огромная ярко-желтая птица, честно говоря, поразившая воображение Сергея Алексеевича размерами и необычностью внешних очертаний. В длинном ярко-оранжевом клюве птицы бешено извивался, видимо, тот самый, упомянутый бабкой, причудливо и жутко выглядевший, «бандикут». Изумленный Сергей Алексеевич проводил полет настоящей «жар-птицы» из русских народных сказок и ее нелепо смотревшейся жертвы, гипертрофированно выпученными глазами и с открытым ртом. Затем он плотно зажмурил глаза и потряс головой. Банальное, наиболее широко распространенное упражнение против галлюцинаций помогло – ни невозможной шафрановой птицы, размером в полтора павлина, ни злобного, но невезучего бандикута, среди теплой хвойной синевы августовского полдня больше не наблюдалось. Общее впечатление, равно как и настроение, эти две твари Мухоргину не испортили, разве что заставили слегка насторожиться и взглянуть на окружающую действительность качественно несколько изменившимся взглядом. Но как бы там ни было, вскоре сосны вместе с густым подлеском разом расступились в стороны, и Сергей Алексеевич увидел Развалины удивительно, хотя и смутно, знакомых очертаний, испытав при этом волнение не меньшее, чем то, какое испытал в середине девятнадцатого века американский археолог Джон Стеффенсон, впервые открывший для цивилизованного мира каменные города майя в самом сердце джунглей Юкатана.