Виталий Забирко - Мародер

— Что ты… — похолодел я. — Что ты наделала?! А как же…

Забрезжившая было надежда, что удастся элементарным образом избежать цунами, сгинула без следа.

Злата покачала головой и горько усмехнулась.

— Иначе нельзя. Нельзя, чтобы у местных оставалась на руках аппаратура, способная прорывать пространственно-временной континуум. А мы с тобой теперь местные.

— Да откуда у тебя такая уверенность, что реальность изменится и постанты не появятся?! — возмутился я.

— Их исчезновение, — Злата кивнула на место, где только что сидели кот и кошка из вневременья, — и есть гарантия. Иначе бы они не ушли.

Я посмотрел под ноги. На месте кошечки осталась горстка белой пудры, а на месте Сатаны — три пятна: зубной пасты, губной помады и теней для век. И… и тоже немного белой пудры. Ясно теперь, откуда у Сатаны появилась проседь в шерсти. Тот еще котяра… Я невесело хмыкнул. Котярище!

— Кто они? — апатично поинтересовался я.

— Точно никто не знает, — пожала плечами Злата. — Но они всегда появляются, когда происходит кардинальное нарушение временного потока. В просторечии их называют стражами времени, но, подозреваю, все гораздо сложнее, и они более разумны, чем мы представляем. Гораздо разумнее, чем мы. Ходят слухи, что это они стоят у истоков службы Контроля Времени.

— Служба Контроля Времени? — переспросил я и покачал головой. — Из огня да в полымя… Служба стабилизации, служба Контроля Времени… И чем одна служба лучше другой? По мне, хрен редьки не слаще. Кто они — «парни на одно лицо»?

— Как? — переспросила Злата. — На одно лицо? Хорошо подмечено… — Удивления в ее голосе не чувствовалась. Чувствовалась какая-то отрешенность и безучастность, будто не она говорила, а кто-то другой говорил ее губами. — Только и этого я не знаю. Не знаю, кто они, знаю только, что они люди и их будущее лучше нашего с тобой. Бывшего нашего будущего. Теперь будет другая реальность.

— Как — не знаешь? Ты на них работала!

— Работала, — согласилась она, — но к их расе не имею никакого отношения. Теория хронофизики, известная в вашем мире, дает лишь половинчатое представление о пространственно-временном континууме. Вы более-менее знаете временную составляющую, но понятия не имеете о пространственной. Суть же теории заключается в том, что в пространственно-временном континууме существует бесчисленное множество параллельных миров, развивающихся в едином потоке времени и взаимно влияющих друг на друга. Временной сбой, который случился в вашем мире, пагубно влияет на другие миры, из-за чего и потребовалось вмешательство.

— В вашем мире? — недоверчиво буркнул я. — А ты что — из другого, параллельного?

— Была, — легко призналась Злата. — Теперь это мой мир. Ко мне пришли, объяснили ситуацию, и я согласилась.

— К десятилетней девочке… — фыркнул я, вспомнив, что говорила о приемной дочери Вероника Львовна.

— К тридцатилетней, — поправила Злата. — А отправили сюда в десятилетнем возрасте. Есть в службе Контроля Времени технологии, позволяющие помнить несостоявшееся будущее. Ты же помнишь престарелую даму, которая сорвала крупный куш в казино? А постанты ее вытерли из времени вместе с событием.

Я бросил на Злату быстрый взгляд и отвел глаза. Был со мной такой случай, но не воспоминание о нем царапнуло душу. Если Злата знала, что я помнил о престарелой дуре оттуда, то она знала обо мне все. В том числе что я думал о ней, и воспользовалась этим. Как блюстители стабильности, как «парни на одно лицо», как Сатана. Использовала меня. А я, видите ли, размечтался…

Я залпом допил пиво, открыл вторую бутылку и принялся наливать в стакан.

— А вот так обо мне не надо, — тихо сказала она, словно прочитав мои мысли.

— Почему не надо? — мрачно спросил я, не поднимая глаз.

— Как, по-твоему, — глухо спросила она, — чтобы выполнить свою миссию, мне нужно было знакомиться с тобой?

Рука у меня дрогнула, и пиво из бутылки плеснулось на столик. Я поставил бутылку на стол, но посмотреть на Злату не решился и перевел взгляд на океан. Я верил ей и не верил, но очень хотел, чтобы было так, как она сказала. Лед, сковавший сердце, начал таять, и было невыносимо больно.

— Ты знаешь о цунами? — треснутым голосом спросил я.

— Да.

— Иначе было нельзя?

— Иначе было нельзя, — эхом отозвалась она, и я понял, что в ее голосе означали отрешенность и безучастие. Обреченность.

— Как-то все глупо и… — Я судорожно вздохнул, не находя слов, и сорвался: — Разве так меняется реальность?!