Юрий Слобода - Дорогами совдепии

Золота в карманах Никиты не водилось, но зато в изобилии золотым дождём рассыпал он несметные идеи, которые были дороже золота, по его словам.

– Мужики, есть дело. Приглашает Пётр Михайлович.

Никита ничего зря не говорил.

Экономный и образованный человек был Петр Михайлович, заместитель декана гуманитарного факультета по хозяйственным вопросам и культурным взаимоотношениям. Титул завхоза для него был плевком в душу. Всё равно как адмирала оскорбить, назвав – швейцаром.

В главной кабинетной каморке его царил дисциплинарный порядок. И лишь бесхозяйственному глазу «склад уценённой рухляди», мог показаться хаосом. У каждого гвоздика был свой персональный гробик. Для гнутых и вогнутых. В затрапезных ящичках, как в сейфиках, аккуратно полёживал столярно-плотницкий и слесарно-безалаберный инструментальный хлам. Ветхие ржавеющие мощи, густо посыпанные пылью, были под строгим учётом завхоза. В копченом футляре из-под скрипки покоился музыкальный топорик. Забыл его, должно быть, заплечных дел Страдивари, интеллигент и закадычный коллега Петра Михайловича. Гигантская труба бременских трубадуров выдувала зелёной медью скомканный бок, символизируя бараний рог изобилия подпольного складского кабинета.

Покачиваясь на разболтанных протезах в ветхой бравости гренадёров, громоздились друг на друга стулья. Используя тренажёрную местность для взятия приступом актового зала, по пьянке. Обшарпанный шифоньер – хромой фельдмаршал воинствующей рухляди, блистал разбитым пенсне стёкол, прислонившись к стене, справляя нужду сыростью. Швабры и веники, разжалованная царица полей – пехота, после госпитализации снова была в строю. Фельдшерская рука Петра Михайловича бережно перебинтовала и заштопала боевую половую шеренгу лечебными проволочками и верёвочками.

Шедевры Васнецова и Сурикова выпадали из облезлых рамок, замученные творческим голодом. Безымянную копию «Лапоть в кокошнике», докушивала моль. Обглоданное нищей крысой чучело крокодила-каймана было музейной гордостью Петра Михайловича. Экспонат запугивал гостей вставными челюстями. С охотничьей страстью он закрепил его под потолком, как птеродактиля археолог. Оно, по-приятельски, скалилось беззубой пастью кистеперой рыбы, сбросившей плавники по старости. Металлическая клеть, должно быть средневековый подарок педагогов-инквизиторов, зияла оскалом рыжего прута. Даже сам Пётр Михайлович не мог вспомнить на кой она ему.

А в углу, за самодельным вольером, словно в зоологическом питомнике, где проводят опыты, похрюкивало, прохаживаясь, сытно домашнее животное. Филологическая гордость с разумным пятачком. Сюда и привёл Никита наёмную рабочую силу для секретного научного эксперимента.

Ослепленные могучим знанием, глаза привыкали к серой обстановке.

– Ух ты, сколько хламу!

– Это не хлам, а списанный казённый инвентарь. Подлежащий реставрации. – тут же отвечал Пётр Михайлович.

– Ух ты, у него здесь свинья!

– Нет, это скромный воспитанник, – завхоз представил питомца и поведал его родословную.

– Забавный одомашненный кабанчик. Питается преимущественно съедобными объедками из точек общественного питания, расположенных на территории учебного корпуса. Санитар природы и друг человека. Близкое и дорогое мне существо.

Друг заместителя декана радостно захрюкал, приветствуя его как родственника, бодро хлопая жалостливыми влажными глазками. В самом сердце первой столицы, в кулуарных будуарах гуманитарного вуза, набирало вес и повышало упитанность любимое чадо Петра Михайловича. За обе щёки наворачивая гуманитарную помощь.

– А это эволюция башмака, на стене?

– Это крокодил-кайман в засушенном виде. Редкостный экземпляр в моем кабинете. На воле обитает в естественном бассейне Амазонки. Отмечен в Красной книге и у меня в инвентарном журнале.

– А это чья клеть? Пугачёва?

– Это клетка моя личная, – скромно пояснил он, не вдаваясь в подробности. И Андрей представил ситуацию…

Скрипело несмазанное тяжёлое солнце. Выползал из предрассветного подземелья сырой день.

Как народный заступник Емельян Пугачев, заместитель декана Петр Михайлович в железной клети въезжал на лобное место альма-матер.

Преклонив голову, молчало студенчество. По докторской щеке декана скользила слеза. Технический персонал взял «на караул» инвентарь.

– Ага, – проскрежетал ректор.

– Вот этот несчастный завхоз, принародно объявивший себя заместителем декана по хозяйственной части!