Юрий Слобода - Дорогами совдепии

Внутри каждой бабочки, пьющей сладкий сок нектара, сидит мохнатый червяк, пожирающий лист.

– А, быть может, это зверь натянул шкуру человека?

Роза Андреевна, R/A9kmm, не стала смотреть дальше, она это уже видела… детей, всё же найдут и отберут… женщина успеет скрыться…

Она стала искать другое… наконец, нашла что искала, переключив на поисковик обратного времени. Замелькали цифры и время стремительно полетело в обратную сторону. Потом цифры застыли, высвечивая на табло: +– 80-е годы, XX век.

Это то, что было нужно, небольшой отрезок времени… самые продуктивные годы жизнедеятельности своего отца, Андрея Валентиновича.

Вылепил бог горшок. Поставил обжигать. Расползся он. Запрыгал мартышкой. Тьфу, мерзость. Долой с глаз. Слепил тогда бог обезьяну. Какой-никакой, гомо-сапиенс получится. А образина давай по деревьям шастать. Яблоки жрёт, сквернословит.

– Вот тебе порог, а вот тебе бог. Ступай в мир. И заповеди мои послушай:

Не ленись – так и останешься обезьяной. Не пей – свиньей станешь… А сможешь зверя в себе усмирить – царeм будешь…

«И я там был – мед-пиво пил.»

В тридевятом царстве, тридесятом государстве, дремлет село Кукарекино, укрытое снежной периной. Поскрипывая полозьями, въезжают туда сны в меховых полушубках. Тормозит ямщик-снеговик. Разбегаются они по хатам с подарками.

Сельская ночь в телогрейке и с лукавым румянцем прохаживалась по узкой улочке. Переливался отборной шелковистостью снег, наметая мучной сугроб. Сытая луна посвечивала румяным сиянием. Мутной слезинкой блеснула далёкая планета. Густая тишина окунала сны в волшебную сладость.

А они проникали под пушистое одеяло, мурлычущие и тёплые, увлекая сонного обывателя в сказочное лукоморье, где учёный кот Васька с Бобиком златую цепь для хозяйства спёрли…

Спит хозяюшка. Добрый сон, что чарочка в грудях горит. И не у плиты она, а у свёкра на веселье гуляет. В пёстрой юбке, хороша что невеста. Отплясывает, каблук гнётся, грудь подпрыгивает. А супруг Коля не за бутыль рукой цапнул, а за бок её сдобный. Как в прежнее время. Хорошо…

Побежала счастливая слезинка на подушку. Тёплым озерцом разлилось чудное мгновенье радости. Белым гусем качается на волнах счастье домашнее. Разбросает крылья, обнимет молодуху. Принесёт ей детишек, на печь усадит, каждому пряник даст. В садике черешня сочно ягодой подмигивает: «Вызревай, Танюша, со мною». Хорошо.

Не заметишь, как заметёт, завьюжит. Лебединым пухом накроет дворик пустота стужи. Взмахнёт грациозным крылом птица-счастье. Подастся в жаркие страны. Где ещё купается в ласке нежность, прорастает в джунглях любовь. Вольными стадами бродит верность, с руки пьёт. Заклекочет сердце Тани, забьётся, вырываются глаза к небу. Где ты, женское счастье? Согревается оно в ладонях, проклёвываясь гадким утёнком. Прорастает гусиными крыльями. И в небо. Не удержишь. Ворочается сердце с боку на бок. Не спится ему. Рядом Коля похрапывает. Свой крепкий сон допивает.

Какой никакой, родной. Обняла, прижалась. Хороший был сон. Подымается печь жаром. Мышка серая поясницу прогревает. В мягких ковриках тени лапы прячут. Катится по полу лунный шар. Скрипят шорохи… Разбойник-пионер во сне руки разбрасывает. Снится ему славная потасовка. И он наподдаёт обидчику. Школе снятся каникулы.

Сельскому учителю в этот час ещё ничего не снилось. Он бодрствовал. Зрелый педагог Андрей Валентинович Рублёв-Бессеребреников, штудировал параграфы конспектов. Педагогический стаж его был без малого полгода. А возрасту – более чем за двадцать три.

В его скромные педагогические сны не стучался с посохом мудрости Григорий Саввович Сковорода. Ни Ян Амос Каменский с Сухомлинским на пару не подкатывали на тройке, предлагая: «Валентиныч, рванём в кабак, в страну познания!» Классики-педагоги даже в снах не позволяли себе этого. В тесных рамках приличия они висели по кабинетам, блистая иконописным ликом и перебрасываясь педагогическим постулатом друг с другом. И только Котляревский, сочиняя свою «Энеиду», от души хохотал над этим опусом. Но этого никто не видел. А на тройке с бубенцами подруливала сюда бесшабашность студенческая. И музы с гибкими талиями махали ручкой, выставляя ножку, кокетливо зазывая:

– Валентиныч, глянь-к…

Он стыдливо прятал глаза в конспект.

Пузатая настольная лампа напоминала пивную бутыль. Искрила янтарностью, пенилась иллюзиями. Всколыхнула она бедрами гетеры, и запрыгали в конспекте буквы. Загоняет он литеры обратно, а карандаш из пальцев гульнуть выбирается. Но сонливая рука выводит старательно: басня Крылова «Волк и Ягнёнок». Завтра показательный урок. Блеснуть ученым лакейством надо.