Елена Грушко - Картина ожидания

Разумеется, он пришел на воскресник и весь день молча копал ямы. И такая ненависть накопилась в сердце - нет, почему-то даже не к бранчливой классной, не к дуре секретарю школьного комитета ВЛКСМ, не к зануде функционеру из райкома - а к этим вот тоненьким прутикам с клейкими, пахучими листочками! Вечером Сигав (тогда его звали просто Вовка) вышел из дому буркнув: "Я недолго, погуляю". Тело еще ломило какие бы там прогулки! - но ненависть просила выхода.

На бульваре было темно и пустынно. Вовка прошел его насквозь, ощущая себя сказочным Вырвидубом, когда играючи выдергивал из земли нежно-кудрявые прутики и хрупал их через колено.

То-то писку было в школе наутро!.. Но никто и никогда ничего не узнал. Вовка старательно негодовал вместе со всеми.

… Сигма внезапно заметил, что стоит на месте - и все его боевые товарищи тоже стоят, настороженно вслушиваясь в старческое дребезжанье дубовых сучьев. Уж не поразили ли их тоже какие-то непрощенные воспоминания?

Вдруг деревья впереди расступились, и на тропу вышла женщина.

Она приближалась неспешно, слегка касаясь рукою стволов, и вокруг начинали звучать негромкие голоса, как будто она колоколов касалась.

Наваждение, конечно!

Наконец женщина остановилась неподалеку, опустив руки и чуть склонив к плечу голову. Вокруг нее словно бы реяло марево, и призрачным казалось ее лицо в зеленоватом - сквозь кружево ветвей солнечном свете. И даже какой-то зверек, похожий на зайца, на миг выскочивший было на тропу, но сразу прянувший в кусты, тоже показался зеленым!

"Похоронщики" настороженно молчали.

Настал черед Сигмы действовать.

– А, Королева! - кашлянув, проговорил он. - Здравствуй, значит.

Она молча обвела взглядом всех по очереди, и Сигма, встретившись с ее спокойными, очень светлыми глазами, вновь, как удар ветра, ощутил сумятицу цветочных вздохов, трепет трав, суету листвы на деревьях…

– Чего молчишь? - торопливо подал он голос, чтобы развеять эту муть. - Хоть бы поздоровалась. Небось, знаешь, кто я?

У нее и ресницы не дрогнули.

– Может, она немая? - спросил шепотом Гамма.

– А леший ее знает, может, и немая, - пожал плечами Бета. - Будем надеяться, что хоть сын умеет говорить.

– Умеет! - кивнул Сигма. - Он в тресте "Горзеленхоз" работает. По осени ему повестку зашлем - хватит в глуши отсиживаться!.. Эй, Королева! Ты куда это?

В ответ на слова Сигмы глаза женщины вспыхнули, потом она резко повернулась и пошла прочь. Она уходила, а в лесу ощутимо темнело, как будто в такт ее шагам постепенно гасли какие-то зеленые свечи, и вот меж деревьев, среди дня, уже металась, грозила тьма.

– Королева! Стой! - грозно возопил Альфа, но она только раздраженно отмахнулась - и, словно повинуясь этому жесту, из травы вдруг прянула мошкара! Шевелящаяся серая завеса скрыла высокую фигуру - и обрушилась на людей.

Юрка знал, что мать не рассердится, если он не вернется ночевать. Ну, встревожится, конечно, но ведь такое уже бывало! Он провожал солнце одинокой молитвой и грезил ночь напролет в терпких тополиных кронах, совсем близко к высотам поднебесным и птичьим перелетным путям, то наблюдая весеннее презрение или осеннюю забывчивость деревьев, то внимая песнопеньям дождя, то обращая взор в задумчивое небо, по которому одна за другой шествовали святые, непорочные звезды. Но как-то раз его отвлек жаркий шепот внизу, и, опустив глаза, Юрка увидел под своим тополем безумно слившуюся пару. Он смотрел и смотрел, шалея от незнаемого, и душа его надрывалась, чувствуя себя обделенной.

Наконец, спасаясь от земного. Юрка воздел снова глаза - и ох как сыпануло небо звездами в его узкие, горячие юношеские ладони!

"Только не в землю, только пусть не зарывают! - смятенно подумал в тот миг звеэдолов. - Под ветром, под солнцем, под звездами - если когда-нибудь я все же умру!"

Чьи-то взоры лились на него с высот, лаская, ободряя, но не наделяя при этом прозрением лукавым, что через многое множество лет возмечтает он умереть не где-нибудь, а на ложе любви!..

Молодость бродила, бурлила в его сердце, но он пока еще не знал названья, меры и цены этому бушеванью страстей.

Юрка снова и снова проводил ночи на деревьях, с которых весь день осторожно состригал сухие и больные ветви, но больше соединенных пар не видел, и душа его постепенно успокаивалась, притихала. Тьма дышала ему в лицо, дыхание ее было иным, чем у лесной тьмы…

Вот и нынче он хотел остаться в городе, да, бросив нечаянный взгляд с высот на Обимур, заметил странные знамения в его неспокойной темной воде.