Юрий Слобода - Потом пришли буржуины

Боба Маркович втихаря потягивал рюмочку. Андрей снова закурил. Нога Жужи, как киска, потерлась о его штанину. Андрей деликатно погладил ее через шёлковую вуаль платьица, и подался с балкона, во избежание недоразумений с хозяином этого домашнего животного.

Марк Израйлевич зажёг свечи. Огонь алыми лепестками распускался в чёрных канделябрах. Бархатный локон Жужи, соскочивший с плеча, волновался страстью. Обнаженная шея бросила вызов столовому серебру, в котором как призрак бродит мятежный дух французской гильотины. Демонстрируя солидность, гости усаживались за стол. Развернулась на скатерти земля обетованная. Дети Моисея пришли объедаться манной небесной. На звенящем фарфоре балыки и осетровые возлежали, как императоры на носилках, отнерестившись красной и чёрной икрой. Бриллиантовые зёрна жирно мерцали маслянистым сиянием подводного царства. Удачливый невод Марка Израйлевича в глубине пучин полноводной Волги натолкнулся на сокровища золотой рыбины, распоров её пузо, как диадему.

Губы Андрея коснулись кошачьего ушка Жужи:

– Что хоть за праздник?

– Год памяти Бориса Львовича, – с надрывом произнесла она. Ресница её задрожала, выкатив блестящую жемчужину слезинки.

Обронила целомудрие хрустальная рюмка. Полилась зеркальная струя, выползая за тонкий поясок стопочки. И звенящей льдинкой хрустнула. Потекла золотая жидкость в желудок. Наполняя нектарной эссенцией, как пчелиную соту. А коньячный дух вошел через ноздрю и ударил по башке.

Цветёт-таки вересковый мед.

И зацветает не раз в году, как волшебный папоротник, а обильно медоносит. И течёт он по липким усам и в рот попадает как положено. И свадьба там – горькая. Поминки – сладкие. А за всем этим – медовое попоище грешных праведников.

Фира Самуэйловна подавала холодные закуски. По белой скатерти, как расписные челны, поплыли телячьи мозги с зелёным горошком и помидорами. Сочные маслины поблёскивали воловьим оком. Зелёная горошина изумрудинкой каталась по мозговой извилине, массируя её. Улучшая интеллектуальное пищеварение.

Паштет из печени и рыбный паштет возвышались из фарфора могильными холмиками, завершая интеллектуальный триумф для желудка. Анчоусы с петрушкой разевали поджаристые рты и золотились хрустящей корочкой. Вяленая скумбрия с луком тонкими ломтиками излучала бронзовое сияние из-под сахарных лимонных долек. Марк Израйлевич лакомился куриным филе с майонезом. Подавали грибы с ветчиной. И грибы по-испански – фирменное блюдо для гостей. Кровяные колбаски с пикантным соусом. Сосиски с сыром. Изобиловали салаты. Блюдца с салатиками Лейла метала, как карты: салат с чесноком, со сметаной и огурцами, с помидорами, с варёными яйцами, с петрушкой, салат из маслин, свеклы, зелёной фасоли, морковки, порея. Салат оливье в хрустальной салатнице. Подавали оливье как русский салат.

На стол ставили графины с соком: малиновым, клубничным, морковным, ананасовым.

Витаминный сок должен был взбодрить уснувшую поджелудочную железу. Помидорная долька соскочила с вилки, спрыгнув на ковер. Пальцы выхватили белую салфетку, как перчатку для дуэли. Андрей нагнулся под стол. Шёлковое платье Жужи волновалось и ёрзало. Она семафорила алыми трусиками, как Ассоль капитану Грею. Шаловливый пальчик, опоясанный колечком, невинно блеснул кошачьим глазом хризопраза.

Боба поглощал жюльен из грибов, облизываясь как кот. Лейла, тяпнув стопочку коньячка, закусывала горячим бутербродом с ветчиной.

Гости ублажали желудки.

Эмма Рафаиловна, сладкая деловая женщина и вдова, сидела напротив. Одетая в чёрный бархат, как в монашеские одежды. Аккуратные пальчики музицируя перебирали поджаристое крылышко цыплёнка табака. Увесистые рыжие безделушки свисали гроздьями, вспыхивая бусинками брильянтов. Декольтированный бюст, одетый в золотое колье, излучал волшебное сияние царственной персоны…

Что удивило Андрея, так это сидящий с ней рядом пассажир, со скучающим лицом. Не вписывающийся внешним видом в диараму поминально-праздничной роскоши.

– Это бедный еврей Вася, её ну очень дальний родственник – прошептала Лейла.

– Он недавно отирается у вдовы, но у него такие связи в Афинах! И фамилия у него подозрительно непонятная, то ли комиссарская, то ли гусарская – Комиссаржевский. Может он греческий шпион?

Бедный еврей Вася, заметив на себе посторонний взгляд, галантно улыбнулся, одарив Андрея золотой фиксой с блёском брильянтика.