Брайан Олдисс - Малайсийский гобелен

— Эта новость делает окружение более теплым. Бентсон установил декорации в ярко освещенной солнцем части дворика. Мы переоделись в соседних комнатах, сменив одежду на театральные костюмы. Исключение было сделано лишь для Армиды, которая настояла на том, чтобы остаться в своем собственном платье.

— Грандиозно, — выражал восторг Бентсон, хлопая в ладоши каждый раз при появлении во дворике нового актера.

Он начал расставлять нас, перемещая по сцене, как стулья… Бонихатч, нелепый в короне принца Мендикулы, склеенной из блестящей бумаги, стоял на краю помоста, жестикулируя в направлении ближайшей стены и декораций разграбленного города. С пробковым мечом и в бумажной генеральской треуголке я чувствовал себя полным глупцом. Я стоял за Бонихатчем. Армиду с маленькой блестящей короной на голове поставили рядом со мной.

Как только Бентсон расставил нас в соответствии со своим планом, он направил на нас заноскоп, отрегулировал ствол и набросил бархатную ткань на стеклянную панель в тыльной части аппарата.

— Никому не двигаться. Ни одного движения в течение пяти минут, в противном случае мы все испортим.

Затем он обежал установку и снял чехлы с линз. Мы стояли неподвижно, пока мне это не надоело.

— Когда мы начнем играть? — спросил я. Старик выругался и возвратил чехлы на место, трясясь от гнева.

— Я же объяснил, чтобы ты стоял неподвижно, без малейшего движения в течение пяти минут, а ты тут же начал болтать. Пока солнце стоит высоко, мы должны сделать максимально возможное количество картинок, но для того, чтобы закрепить каждый образ на подготовленных слайдах, требуется пять минут. Чтобы изображение было четким, вы должны быть неподвижны, как дохлые крысы. Ты понимаешь?

Я разгневанно возразил:

— Когда вы распространялись о своих секретах, вы об этом не говорили.

Армида и другие смотрели на меня с неодобрением.

— Мы что же, проведем здесь весь день неподвижно, как статуи, в течение каждого пятиминутного сеанса? Это не имеет ничего общего с актерской игрой, секрет которой заключается в движении.

— Тебе не нужно играть. Ты должен стоять именно как статуя. И так несколько дней. Поэтому тебе так хорошо платят. Нам необходимо подготовить пятьдесят слайдов, на которых будет изображена вся драма принца. Ну, подготовьтесь снова. На этот раз, де Чироло, ни слова, никаких движений.

— Но вы приступили к работе, не дав нам выучить или хотя бы прочитать роли. О чем эта история? Какая драма?

— Не будь глупцом, дорогой, — вмешалась Армида, — мы не декламируем, мы лишь представляем наши образы в серии живых картинок. Когда в итоге драма в слайдах будет демонстрироваться публике, Отто прокомментирует происходящие события, что придаст слайдам истинную красоту. Неужели ты не понимаешь принцип игры перед заноскопом?

Бонихатч и Летиция захихикали. Я замер. Бентсон снова повторил загадочные манипуляции с машиной. Мы стояли, как восковые фигуры, а он отсчитывал время на больших песочных часах. Стоять неподвижно в течение пяти минут непростое дело, особенно на открытом воздухе, где от одной лишь бездеятельности возникает желание чихнуть. В конце первых пяти минут я собирался извиниться и покинуть мероприятие, несмотря на близость Армиды. Но Бентсон казался таким довольным, когда упаковывал свой первый слайд в темный ящик с матерчатыми стенками, что у меня не хватило духу расстроить его. Как бы там ни было, я был счастлив, что мои друзья, де Ламбант и Портинари, не могли видеть этой профанации.

— Отлично, превосходно! — кричал Бентсон. — А теперь мы сыграем сценку внутри дворца — принц оставляет свою возлюбленную принцессу, поручая заботу о ней генералу Геральду.

Я сделал движение по направлению ко дворцу. Бентсон поймал мою руку.

— Чтобы исключить недопонимание, я должен объяснить тебе, да и другим, одну особенность. Мощность заноскопа ограничена. Для того, чтобы в полной мере раскрылись его чудесные свойства, заноскопу требуется очень много света. Поэтому мы вынуждены играть все сцены на открытом воздухе.

Из дворца вынесли диван. За ним повесили портьеру. Таким образом пародировался интерьер дворца. Этот эпизод пришелся мне больше по вкусу. Бонихатч широко развел руки в благородном жесте прощания. Я, играя роль генерала Геральда, склонил голову и зажал в своей ладони руку Армиды. Пять минут пролетели незаметно. Я с наслаждением ощущал маленькую, трепетную, слегка вспотевшую ладошку Армиды, напоминавшую мне о возможности обладать и другими ее сокровищами. Этого было достаточно, чтобы я стоял неподвижно, как утес.