Михаил Харитонов - Рубидий

Саша Привалов сидел на перегоревшем вводном устройстве "Алдана" [1] "Алдан" — линейка советских ЭВМ производства ереванского завода "Электрон". Считалась разработкой оборонного значения, поэтому по документам проходила под шифром. Машина также имела неофициальные прозвища "Елдан", "Балдан", "Баян" и т.п. Легенды о трёхзвёздочном коньяке "Алдан", якобы выпускавшемся на том же заводе, являются типичным "технарским" фольклором и не соответствуют действительности. В 1990 году Привалов, очевидно, работал не на "Алдан-3" образца 1961 года, а на одной из последних моделей, скорее всего — на "Алдане-21АО", известной в среде программистов и электронщиков как "армянское очко" и "асимметричный ответ". Последнее прозвище машина получила из-за того, что её планировали использовать в системе наведения лазеров на американские спутники системы СОИ. и пытался мыслить позитивно.

Получалось плохо: мешали остатки обывательского мышления, настоящего мага недостойные. Обывательское мышление напоминало о мелких, несущественных вещах. Например, о том, что праздничный заказ опять перехватил отдел Атеизма. Что отдел Вечной Молодости закрывают, вслед за опустевшей кивринской лабораторией. Что в отделе Предсказаний и Пророчеств прорицают, будто с Нового Года животное масло в продаже исчезнет окончательно, даже по талонам. Что с диссером всё так и подвисло. Что Стелла совсем захандрила, забросила ребёнка и проводит вечера у какой-то непонятной подруги, которую зовёт то Леной, то Алёной, а в трубку — Алёшей. Что сын практически не видит отца, потому что ему не хочется приходить домой и он всё чаще посылает вместо себя дубля. Что семейный бюджет в четыреста тридцать рублей — это тяжело, а дальше будет ещё тяжелее. Что Соловец — это всё-таки не Ленинград. Что...

— Ну хули бля! — раздалось откуда-то сверху. — Заебал ныть!

Привалов вздохнул. Над машинным залом находилась лаборатория Витьки Корнеева.

— Витька, — устало подумал он, — хватит материться. И без тебя тошно.

— Заебал, — повторил Витька сверху. — Я три часа с распределением мудохаюсь, а ты хуету сифонишь.

— Не читай чужих мыслей, — посоветовал Привалов. — Вообще-то в хорошем обществе не принято...

— Да ёб твою мать, будет он мне мораль читать! — заорал Корнеев. С потолка обвалился пласт штукатурки. Саша в последний момент успел сотворить слабенькое защитное заклинание. Штукатурка рассыпалась у него над головой, обсыпав свитер белым.

— Извини, сорвался, — буркнул со своего этажа Корнеев и в качестве любезности убрал извёстку со свитера приятеля. — У меня тут хуета какая-то весь день...

— У тебя всегда хуета, — бросил мысль в пространство Привалов.

— Да не хуета, а просто пиздорвация. Как этот гондон штопаный диван забрал, мне бля плотность поля нечем померить. Сука ебучая, выблядок, сто хуёв ему в панамку и залупу на воротник...

— Витька, — предложил Привалов. — Спускайся сюда. У меня тут спирт есть.

— Технический? — осведомился Корнеев.

— Очищенный, — пообещал Привалов. — Для протирки оптических осей.

Затрещало, дёрнуло током, и перед вводилкой шлёпнулось кресло с продавленным сиденьем. Через мгновение в него трансгрессировал Витька. В комнате тут же крепко завоняло потом и грязью. Судя по запаху, гигиенические процедуры Витьке игнорировал по меньшей мере неделю. Выглядел он тоже неважнецки. Впрочем, в последнее время все выглядели неважнецки.

Саша напрягся, стиснул зубы, ущипнул себя под коленкой и сотворил дубля. Тот, кося и прихрамывая — левая нога дубля оказалась сантиметра на три короче правой — потопал к сейфу, достал из-под горы картонных коробок с перфокартами заныканный ключ и извлёк из железного ящика пузатую колбу. Вернулся, вручил сосуд хозяину, с противным пенопластовым скрипом дематериализовался.

— О я ебу, да ты надрочился, — одобрил Корнеев, творя стаканы. — Я бля помню у тебя раньше дубли хуи пинали...

— Витька, — устало попросил Привалов. — Ты можешь не ругаться? У меня от твоего мата-перемата голова болит.

— Могу в очко насадить, — вздохнул Корнеев, пошептал себе под нос. Что-то пыкнуло и в комнате завоняло кошками. — Ну вот, изволь, пожалуйста. Это изящное заклятье, приводящее речь к литературной норме, некогда презентовал мне Кристобаль Хозевич Хунта, да будет он здоров и счастлив. То есть я хотел сказать... некоторым образом... счастья ему и здоровья. Нет, так тоже не вполне убедительно. Воистину, эксцесс какой-то! — он прошептал заклятие от конца к началу, отменяя его. — Бля, пиздец какой-то, — с облегчением выдохнул он.