Александр Васютович - Скрещивание миров

Осмотревшись, я понял, что мы окружены. Со всех сторон нас окружали полуобнаженные люди, которые были абсолютно идентичны между собой по всем параметрам, но больше всего мне не понравилась идентичность их взглядов, которые выражали явную агрессию, подкрепленную направленными в нашу сторону копьями.

Мне отчего-то захотелось поверить в то, что наконечники копий направлены в нашу сторону непроизвольно, а отряд, преградивший нам путь, просто занимается расчисткой леса для установки телеграфных проводов. К сожалению, в этом случае мне бы пришлось признать и то, что крокодил Гена соратник Чапаева, а Юлий Цезарь ученик Суворова.

Находясь в раздумьях, я услышал голос Федор Михайловича – «Не предпринимай никаких действий. Нам придется подчиниться. Их больше, и мы на их территории».

Медленно оглядываясь, стараясь не делать резких движений, я пытался найти десять отличий между этими однояйцовыми близнецами, но так и не смог этого сделать. Если бы я был выпивший, я бы серьезно задумался над тем, что пора завязывать.

Неожиданно мой взгляд остановился на Океанчике, вернее на его точной копии. Я уже видел его более пожилого сородича, но я никак не предполагал встретить еще одного Океанчика, хотя немного подумав, решил, что это абсолютно логично. Когда же я пристальнее пригляделся, то заметил еще четырех «Пушистиков» разного возраста, но все еще, по-видимому, очень молодых, что им, однако никак не мешало обнажать клыки и занимать угрожающие позы.

Вышедший вперед из окружающей нас цепи абориген схватил меня за руки, завел их за спину и очень быстро и со знанием дела, связал. Окончательно давая понять, что я не в зоопарке, чувствительным ударом в спину, меня толкнули вперед, заставляя двигаться в нужном им направлении. Бес находился в той же ситуации что и я, и так же молча, вышагивал рядом.

Удивил тот факт, что никто не тронул Океанчика, и абсолютно никто не обратил на него внимания. Так же мне было непонятно, почему Океанчик выявляя к ним столь большую агрессию, не пытался напасть или убежать.

Прокрутив еще несколько возможных вариантов, я решил не зарабатывать себе головную боль, а сосредоточился на неровностях пути.

Идти нам пришлось недолго, но все время в гору. Несколько раз нам приходилось карабкаться на почти отвесные участки горы, поэтому, когда, видимо добравшись до конечной цели нам, жестом указали, что можно сесть, я был даже благодарен этим жертвам ксерокса.

Осмотрев окружающую территорию, понял, что эта стоянка является нечто средним между временным лагерем и постом наблюдения. Из приведших нас сюда и встретивших аборигенов не было ни одной женщины. Лагерь состоял из наблюдательного пункта на одном из находящихся сразу над нами уступов, тщательно замаскированным вьющимися по склону растениями и пещеры, перед входом в которую лежал валун, уже на расстоянии двадцати метров сливавшийся со склоном и создававший впечатление монолитности.

По прошествии небольшого времени, я заметил, что стали сгущаться сумерки. Голубой цвет присутствовал в каждом предмете и в каждом явлении. Далеко не везде он был насыщенным, но создавал общий фон. Когда солнце начало скрываться за линией горизонта, синий оттенок стал приобретать объём, рисуя общую картину уже в угрожающих, тёмных красках. Все более и более погружаясь в созерцание преобразовывающейся планеты, я первый раз ощутил необъяснимую тревогу. Прямой реальной угрозы в тот момент не было, но появилось и ширилось, даже можно сказать, маниакальное, живущее на всех уровнях осознания окружающего мира чувство, чего-то, с чем ты еще не сталкивался, и что невозможно измерить, понять, или к чему-либо отнести. Мне пришла в голову мысль что, наверное, что-то подобное могло быть, попади я в четырех мерное пространство, где все социативные ощущения разлетелись бы как надежды императорской Японии от взрыва Хиросимы и Нагасаки.

Ощутив, что кто-то нежно трется о мою руку и, опустив взгляд, я увидел Океанчика тихонько толкающего меня в руку и, смотрящего на меня таким взглядом, от которого у меня по коже пошли мурашки. Это был взгляд не маленького, глупого зверька, а взгляд человека, прожившего тяжелую и наполненную жизнь. Он пронзал меня насквозь, пытаясь поддержать и направить по одному ему известному пути.

Неосознанно отодвинувшись от Океанчика, я услышал, как он издал звуки, лишь отдаленно напоминающие мурлыкание. Мое удивление от того, что вживленный в меня при вербовке передатчик смог их перевести, было детским лепетом, по сравнению с тем удивлением, которое я ощутил после осознания смысла этих звуков.