Оксана Аболина - Подмастерье

Старик сделал паузу, а потом заговорил на своём языке: видно, переводил сказанное.

— Так бывает часто, — почти без перехода продолжил он для Сони и Ерёмина. — Одна Истина говорит одно, другая — другое. Истин много, и я ищу среди них дорогу. Да будет так: чечухи отпустят вас, но пойдете вы через Плохой туман без масок. И пусть Истины выяснят между собой, кто прав.

Тропа спускалась вниз, по другой стороне холма, почти не петляя в траве между редких кустарников. Внизу, укрытая Плохим туманом, лежала Овражина — последний оплот некогда существовавшего здесь поселения под названием Ямщина. Ерёмин слышал о таком: там, где люди не могли поставить купол, они изобретали иные способы отгородиться от мира. Увы… Ни один из них не помог уберечься от заразы. За прошедшие века ветер развеял отравленные туманы, но видно этот подпитывался чем-то. За широкой — километров десять — Овражиной, почти от самой её кромки, поднимался по холмам густой зелёный лес. Несколько крон деревьев торчали и над самим туманом: видно, растения как-то приспособились к особой атмосфере этого места. Масок пленникам так и не отдали, несмотря на все просьбы и увещевания Ерёмина. Твари… Он же им помог! Возмущение время от времени выплескивалось наружу, и Сергей бросал гневные взгляды на сопровождавший их конвой чечухов.

— Полчаса человек может в Овражине выдержать, — негромко сообщила ему Соня. — Охотники рассказывали, что некоторые и больше. А потом на свежий воздух надо, продышаться.

— А идти через неё сколько? — угрюмо спросил Ерёмин.

— Часа два… — вздохнула девчонка. — А бегом — нельзя, скоро задохнёшься.

И, понизив голос, совсем тихо прошептала:

— Надо от чечухов сразу драпать, как в туман зайдём. Бежим вдоль кромки, а как невмоготу — выскакиваем.

— Раньше прут в спину получим, — проворчал Сергей.

Бросил взгляд на клубящийся внизу туман и внезапно остановился.

— Ты чего? — спросила Соня.

— Подожди, — отмахнулся Ерёмин.

Промелькнувшая мысль была проста, как дважды два. А что если… Но неужели до этого никто не додумался раньше? Хотя, если у людей с собой маски, они просто не будут задумываться о том, как перебраться на «другой берег» без них. Ерёмин принялся оглядываться по сторонам, что-то ища, и конвой тоже остановился, с опаской и любопытством поглядывая на своего пленника. Вожак — тот, что поймал их — не торопил. Наблюдал внимательно и даже как бы с интересом: что же ты придумал, мышь, ползущая в пасть крысозмею? Наконец, Сергей увидел какой-то камушек, поднял, попробовал провести по ладони и довольно улыбнулся, увидев, что камушек оставляет след. Выпрямился, внимательно рассматривая Овражину, и стал наносить на ладонь какие-то знаки.

— Сергей, что ты задумал? — кажется, Соня впервые назвала его по имени.

— Потом! Не мешай.

Так и не сказал, пока рисовал на ладони жирные точки. И до самой Овражины тоже не сказал. Шёл молча, сосредоточенно, что-то прокручивая у себя в голове. Резкий запах, ударивший в нос, заставил зажмуриться, но отступать было некуда. Тропа утонула в бесцветной полупрозрачной дымке, намокла, набухла, стала влажной, видимость упала шагов до тридцати. Чечухи обволоклись своей естественной защитой, но по-прежнему неплохо ориентировались и не отставали от путников. Всё же дышать здесь было можно. С трудом, но можно. Вот только головокружение: оно началось спустя минут пять и становилось всё сильнее и сильнее. Растительность в Овражине, действительно, была. Чахлая, робкая и редкая, но была. Впрочем, это даже к лучшему, что редкая. Иначе сориентироваться здесь было бы совсем нереально. Двигались молча, экономя дыхание, и потому Соня ничего не спросила, когда её спутник сошёл с вильнувшей в сторону тропы и, схватив её за руку, повёл своим, неведомым маршрутом. Заупрямилась было, но Сергей лишь потянул сильнее, и она доверилась. Дыхание напрочь сбилось, начали слезиться глаза, а ещё донимал кашель — сначала редкий, потом — всё чаще, а теперь уже выворачивая наизнанку. По расчётам Сергея полчаса уже миновали, но они всё шли и шли, а искомой цели так и не было видно. Неужели он промахнулся? Голова гудела так, что Ерёмин почти ничего не соображал, но упрямо тянул Соню за собой. Наконец, он заметил то, что искал — толстый ствол дерева. Только бы это было то дерево! Подведя к нему Соню, Сергей громко проорал:

— Лезь!

— Куда? — не поняла та.

— Наверх! Там — воздух.

Дерево, что приспособилось жить в отравленном тумане, не имело названия. Должно быть, его предки в далёком прошлом были вязами, и от них осталась бурая бороздчатая кора с продольными трещинами и крепкая древесина. Десятки толстых корней питали его дополнительно, вылезая из земли и переплетаясь вокруг широкого ствола до самой кроны. Крона, по сути, и была деревом, возвышаясь над туманом и обрастая листвой. Густая, с крепкими ветвями, словно большой зелёный трон хозяина Овражины. До земли было метров двадцать, не меньше, и с вершины было видно оставшихся у дерева чечухов. Они отдыхали, усевшись на землю, терпеливо ожидая пленников. Выбравшись из тумана, Ерёмин и Соня одновременно зашлись в кашле. Наизнанку их вывернуло ещё по дороге, но теперь кашель постепенно затихал, организм приходил в себя, только голова по-прежнему кружилась, да подташнивало изнутри. Устроившись на сросшихся меж собой толстых ветвях, Сергей оглянулся по сторонам: метрах в пяти ниже его колыхалось ядовитое море. Пятьсот лет назад человек не прожил бы в нём и пяти минут, а теперь они отмахали не меньше пары километров, может быть, даже больше — и ничего, живы. Спасибо генной инженерии: бывшей и нынешней. Одежда на Ерёмине была мокрой: частью от влажного тумана, частью — от обильного пота, с которым организм удалял отраву. Хотелось пить, но ещё не сильно, терпимо. Вот когда доберутся до конца Овражины… Вот если доберутся до конца Овражины — жажда станет просто нестерпимой. Только бы не заблудиться, несмотря на все достижения генетиков и врождённое чувство направления. Он прикинул расстояние до следующего дерева: пожалуй, даже чуть поменьше, чем они прошли. Потом на выбор сразу несколько, а вот от крайнего и до полоски зелени позади Овражины далековато…