Юрий Шушкевич - Вексель судьбы. Книга вторая

Секретное финансовое агентство располагалось в старинном двухэтажном особняке, находящемся в одном из самых дорогих и блестящих районов Москвы, внутри хитросплетения Чертопольских переулков.

Кабинет Фуртумова находился на втором этаже, и путь к нему лежал через настоящую анфиладу, в небольших изящных залах которой были устроены зимний сад и галерея современного искусства. Горин шепнул генералу, что часть картин он где-то уже видел - и даже, возможно, в программах “Евроньюс” или в фильмах “Би-би-си”. Генерал буркнул в ответ что-то короткое и маловразумительное, где единственной фразой, которую можно было различить, была: “Дорвался, плут”.

По пути несколько раз им встречались сотрудники нового ведомства - молодые, вышколенные и одетые в лучших модельных домах. Поскольку Горин был в форме, финансовые гении провожали его долгими и недоумевающими взглядами.

Возле входа в начальственный кабинет их встретила длинноногая секретарша, неприступная и надменная, как норна, которая тут же заявила, что руководитель занят, поскольку ему “позвонил Президент”. Пришлось пить с шоколадными трюфелями чай, за которым теперь уже генерал шепнул полковнику, что согласно его информации, Президент сейчас проводит пресс-конференцию, в ходе которой вряд ли бы счёл уместным консультироваться по телефону даже с самим Председателем Правительства.

Горин приуныл в предвкушении длительного ожидания, однако парадная дверь кабинета вдруг неожиданно распахнулась, и новоиспечённый министр собственной персоной поприветствовал гостей и пригласил войти.

Фуртумову было около пятидесяти лет, однако выглядел он молодо, эффектно и одновременно солидно. Вся его внешность, манера держаться и даже выставляемые едва ли не на показ чрезмерные открытость и заинтересованность выдавали в нём человека системы и опытного аппаратчика, чья карьера начиналась ещё в добрые советские времена, а спортивный вид и носимые с умением и вкусом одежда, обувь и очки в тонкой золотой оправе как нельзя убедительнее свидетельствовали о том, что их обладатель долгое время работал за границей.

По дороге в особняк Могилёв в общих чертах поведал полковнику о биографии засекреченного финансового министра: старт карьеры в советском внешнеторговом объединении, в неспокойные девяностые - компания с малоговорящим названием в тихой Швейцарии, через которую встающая с колен Россия оплачивала поставки детского питания и ядохимикатов, потом - Внешэкономбанк, длительные малопрестижные командировки в Чехию, Вьетнам и на Кубу, далее стажировка в Гарварде, комитет Госдумы, несколько госкорпораций, аппарат Правительства и, наконец, это нынешнее таинственное и многообещающее назначение…

С благодарностью пусть и дежурной, но произнесённой эмоционально и красиво, министр принял цветы и сам перенёс корзину с ними в дальний угол, где уже благоухали несколько десятков букетов подобного же достоинства. А завидев, что генерал намеревается разместиться в переговорной части кабинета, тотчас же предложил менее формальный вариант - белоснежные кожаные кресла, расставленные в уютном уголке вокруг приземистого столика.

— Неужели я заслужил ещё один подарок?— попытался пошутить Фуртумов, косясь на красную зашнурованную папку с секретными грифом.

Однако генерал сразу же остудил его пыл, сообщив, что дело представляется сложным и неоднозначным.

— Пусть Кирилл Петрович изложит,— заключил он и развернулся в сторону полковника.

Горин поднялся, взял папку, вышел из-за стола и держа её полураскрытой скорее для порядка, нежели для нужд доклада, лаконично и убедительно изложил суть поступившего из Парижа донесения. Затем закрыв и вернув папку на стол, словно желая показать, что факты закончились и настало время гипотез, кратко перечислил основные соображения по поводу того, как найденный в Швейцарии “царский фонд” мог бы быть возвращён в страну и какие риски способны осложнить предстоящую работу.

Фуртумов слушал сосредоточенно, ни разу не попытавшись задать вопрос или перебить докладчика встречным соображением, что за ним водилось. Могилёв для себя отметил, что глаза министра блестели, а на лице на какое-то время даже зажёгся румянец.

— Я закончил,— сказал наконец Горин.— Готов ответить на вопросы.

— М-мда,— отозвался Фуртумов.— Но вы не сказали главного - о каких суммах и о каких активах может идти речь? Вдруг в этом фонде хранятся фотографии или, скажем, компрометирующие любовные письма великих князей?