«Доигрался!»
1
Я лежал вверх лицом и видел небо, оно было низкое я в облаках. «Кажется, смеркается?» — подумалось равнодушно, и сразу вспомнилось, что я на Седьмой и здесь всегда сумерки — утром ли, вечером ли, днем ли. Здесь всегда облака. Еще ни разу не видел я чистый горизонт и чистый зенит. «Может, время года такое? Почему же нет дождей?»
Будут и дожди.
Все будет, дай срок.
— Как чувствуешь себя, Ло?
Это спрашивает Голова.
«Почему мне так легко?» Я понял: крыса отцепилась и боли нет. Ужасной боли нет. Хорошо-то как!
— Ло, тебе придется снять, скафандр, — сказал Голова.
— Это почему же? — Я повернулся набок и увидел, что лежу на пляжике метрах в тридцати от гондолы и возле суетятся киберы — плоские круглые коробки с ножками и усиками антенн, — осматривают и ощупывают меня, будто ископаемое.
— Жидкость, которой ты облит, несмываема и с острым запахом.
— Испортил скафандр! Запасной есть?
— Есть, но утяжеленной конструкции.
— Новый сможешь изготовить?
— В принципе — да, но на это потребуется время.
— Пусть киберы раздевают меня. Добегу, поди, и без скафандра.
— Тебя подтащат к самому шлюзу.
— Сам доплетусь.
Я чувствовал слабость, тошноту, тело повиновалось мне плохо, но я поднялся, постанывая, и побрел, сопровождаемый киберами, к шлюзовой камере. Песок был податлив и вязок, каждый шаг давался с мукой, левая нога не сгибалась, она волочилась, будто лишняя. «Ну и цветок! Такой красивый цветок!»
Теперь я лежал уже у самой гондолы, автоматы ворочали меня, как сырую колодину. Застежка почему-то не поддавалась, и кибер сел на меня верхом, немягкие его ноги ощутимо давили. Сперва это было даже забавно, но потом я возмутился;
— Слезай, железяка, ведь я живой еще!
— Мне удобно, — ответил кибер.
— Ему удобно! Зато мне неудобно.
— Мне удобно, — с унылой монотонностью ответил кибер и опять начал переступать по мне, как по мостовой.
— Слезай, говорю!
Слез. Я видел краем глаза через незамутненное пятнышко на стекле; железяка вертит антеннами — спрашивает у Головы, как быть. Команда, видимо, поступила, и я был перекантован на живот.
— Замки заклинило, — сказал Голова. — Жидкость еще и клейкая. Потерпи, Ло.
— Терплю, куда деваться!
Я терпел стоически и уже не протестовал, когда кибер опять забегал по мне с лихорадочной поспешностью — он, видать, сообразил, что чем быстрее он оборачивается, тем меньше доставляет мне неудобств. Сообразительная машина, черт бы ее побрал! Наконец Голова распорядился:
— Лезь в шлюз.
Набрал дыхания. Киберы освободили от скафандра сперва лицо, и я услышал с замиранием сердца десятки звуков. Над пляжиком с легким шорохом сочился ветер. Слышался же пуще всего холодящий душу стон. Он был всюду, этот стон, а исходил вроде бы снизу. Я потряс головой и расставил ноги пошире, чтобы железные труженики быстрее стаскивали с меня синтетическую шкуру. И вот скафандр лежит, распластанный, облепленный погибшей мелкотой, в основном насекомыми самого причудливого строения. Впрочем, мне некогда было рассматривать скафандр, я поднялся и тут, не ведаю, как получилось, слегка вдохнул благословенного воздуха благословенной Синей. В нос мне шибанула такая вонь, что я нырнул в шлюз с величайшей поспешностью, ударился лбом о притолоку и заорал Голове:
— Пропусти без дезинфекции!
— Нельзя, — ответил Голова.
— Тупица!
— Нет, я умный.
Я задыхался, закатывал глаза, хватался руками за живот; запах был до того мерзостный, что я просто не знал, с чем его сравнить.
— Да быстрей же!
Потом я почти всю ночь стоял под душем, забыв про еду, забыв начисто, что я тот самый представитель человечества, которому довелось увидеть воочию братьев по разуму. Биологический анализатор утверждал, будто от меня уже ничем не пахнет, но я беспрестанно нюхал руки и был уверен; душ не помогает.
— Шок, — определил биологический анализатор. — Типичный шок. Потрясение, Ло.
Он был, наверно, прав, но я опять и опять бежал в душевую и подставлял голову под благодатную воду родной Земли. Я мылся почти сутки и едва не протер кожу до дыр. Ничего не помогало.
2
Обшивка танкетки была вся в размытых пятнах, и опять вспомнился мне пронзительный и ни с чем не сравнимый запах, будь он неладен! Но надо заставить себя ни о чем постороннем не думать. Сосредоточим внимание на чем-нибудь другом. Снова я услышал холодящий душу стон и осенился догадкой: так плачет песок. Как живой плачет — неутешно.
Читать дальше