Геннадий Емельянов: Истины на камне

Здесь, на Синей, можно и не сносить головы, доказательством тому мое совсем некрасивое бегство под неприступную защиту гондолы. Не зевай, брат! Эта планета — чужая, и ей все едино: совершенен ты или примитивен. Здесь свои законы. Здесь все настоящее. Я всегда хотел настоящего.

Еще в школе Первой ступени, когда мне было девять лет от роду, я нашел в старой книге слово «кулачки». Меня это слово заинтересовало, начались поиски, и выяснилось следующее. Наши предки по праздникам (часто просто по субботам) сходились улица на улицу и били друг друга в незащищенные места кулаками (отсюда и слово «кулачки»). Никаких ограничений. И два правила: пятаки (медные монеты) в ладонь не зажимать, лежачего не бить. А что, если попробовать? Я прочитал однокашникам на досуге лекцию про кулачки и пламенно призвал воспроизвести древнее ристалище в натуре. У меня спросили:

— Цель эксперимента?

— Предки, — ответил я, — метили по сопатке (передняя часть лица) и пускали друг другу юшку, то есть кровь.

Это неэстетично, конечно, зато предки, испытывали боль, знали чувство торжества и горечь поражения.

Меня не поняли. Тогда я вызвал на поединок самого крупного из компании румяноликого Клода. Я сказал толстому Клоду, любителю кондитерских изделий, что он, в сущности, тепличное существо, продукт цивилизации, не ведавшей настоящих трудностей и, несмотря на разницу в физической силе, я пущу ему юшку, потому что на основании древних источников воспитываю в себе жажду борьбы. Клод доел торт, утер губы и заявил, что готов ради любопытства помахать кулаками. Я показал ему боевую стойку, мы попрыгали, как петухи, и я ударил, согласно предписанию, по сопатке, из носа моего неповоротливого противника хлынула кровь. Именно с того самого момента, я считаю, жизнь моя покатилась особицей…

— «Комета». Вызываю «Комету»!

— Слушаю тебя, Ло.

— Эта наша связь — последняя, капитан. Через два часа моя аппаратура вас уже не достанет.

— Да, Ло, не достанет.

— Как ваши дела, капитан?

— У нас все нормально. Рассказывай, как у тебя? Мозг уже кое-что сообщил нам. Твои личные впечатления?

— Здесь нескучно, капитан.

— Мы посоветовались, Ло…

— И решили меня вернуть, пока есть возможность, не так ли?

— Примерно так.

— Вы боитесь за мою жизнь?

— Да.

— Я ведь авантюрист, капитан?

— И такие слова были сказаны.

— Жизнь моя немного стоит, а зла я никому не причиню. Вы мне верите?

— Я — да. Верю.

— Этого вполне достаточно. Прощайте, капитан.

— До встречи. Все шлют тебе самые наилучшие пожелания, и никто тебе не завидует, Ло.

— Ничего, капитан, справлюсь. Прощайте.

Неласково я с ним обошелся, но они уже, пожалуй, привыкли к моей бесцеремонности и приняли все за должное, а мне впервые после того, как я покинул «Комету», сделалось тоскливо; одиночество — это ведь непросто, это, кажется, настоящее испытание.

— Голова, — позвал я, — Чем занят?

— Наблюдаю, анализирую.

— Зонды посланы?

— Нет. Пока опасно.

— Что было вначале — курица или яйцо.

— Яйцо.

— А оно откуда взялось?

— Из курицы.

— А курица откуда взялась?

Последовала пауза.

— Надо посчитать. Это срочно?

— Не очень.

— Хорошо. Разгружусь — посчитаю.

— Валяй… Связь с «Кометой» держишь?

— Держу. Никаких указаний не будет?

— Нет.

Минули сутки.

Над гондолой по-прежнему бесновалась черная саранча, которая меня в общем-то не сильно беспокоила — не может же эта банда сердиться вечно и кружить близ, застилая видимость. Я уже забыл про кузнечика, отданного на попечение биологическому анализатору. Но автоматы не умеют забывать.

— Готово, хозяин.

— Что готово?

— Я вылечил пациента.

— Какого?

— Ты его принес на скафандре.

— И что с ним делать?

— Решать тебе, хозяин.

Насекомое бежало в мою сторону, оно спешило и упало на четыре папки, когда добралось до ковра. Я протянул руку навстречу странному существу хотел рассмотреть его поближе.

— Осторожно! — предупредил электронный биолог. — Может ужалить.

— И сильно?

— Вряд ли я смогу быть тебе полезным. Так что не советую с этой особой фамильярничать. Вообще же интересная система. Пред нами, Ло, коллективный организм. Воля и интеллект сосредоточены в самке. Она родительница и вождь.

— Королева, значит? — Я все-таки протянул букарашке руку, и ладонь моя была влажная; играть со смертью — занятие нешуточное. Но я почему-то верил, что за добро мне воздается добром. Черный рыцарь прыснул ко мне, и я почувствовал кожей легкое покалывание. Я поднес опасную ношу к лицу.