Геннадий Емельянов - Истины на камне

До утра я не сомкнул глаз, утром же, свернув лагерь, мы со Скалой неуверенно двинулись дальше. Я оглядывался, неотвязно размышляя о том, почему эта молчунья исчезла и насовсем она покинула нас или на время? По собственному желанию ушла или кто позвал ее? Она за дорогу не сказала ни слова, даже ела отдельно. Аборигенов Го не замечала, причем не замечала, она их без всякого напряжения, естественно, и лишь однажды, когда Скала из желания пошутить вздумал показать, как она хромает, эта фурия с быстротой, вроде ей не свойственной, схватила брата моего за запястье и отбросила его в кусты, точно куклу, и долго не могла успокоиться — грудь ее вздымалась, раздувались ноздри и в глазах сверкал недобрый огонь. Я укоризненно покачал головой и сказал ей;

— Так не принято, Го, обращаться с друзьями.

Она не ответила, лишь пристально и зло поглядела на меня и отвернулась.

«Может, я обидел ее?»

…Мы все шли по саванне. Высокая трава цеплялась за ноги и шелестела, кружила возле лица мошкара, вспугнутая нами. Небо было тусклое.

— Где Нгу?

— Он сзади, Хозяин. И ведьма сзади.

— Разве? — Я обернулся и сразу нашел над травой черную голову Нгу, потом нашел глазами и женщину — она шла быстро, во всяком случае, старалась идти быстро и хотела, видимо, нагнать меня.

— Постой, друг. Не торопись.

До моря оставалось, по подсчетам Головы, километров триста с гаком, значит, дней десять пути. Задерживала нас Го — она научилась ходить, но никак не хотела торопиться, то и дело останавливалась, садилась или падала на колени возле каждого цветка и рассматривала его своими недвижными глазами подолгу, нюхала, растирала в ладонях. С такой же докучливой медлительностью она изучала все живое, что попадалось ей в руки, будь то букарашка или мелкий грызун. Эта женщина существовала в своем измерении. Скала сердился на Го и все глядел на тучи, чувствуя приближение сезона дождей. Червяк Нгу держался рядом со мной и изводил вопросами; что, почему, как и по какой причине? Я растолковывал ему, что сразу все познать нельзя и разом на все вопросы не ответишь. Потом — мне пришло в голову: «А почему бы и не учить парня? Почему не начать с самых азов?» Мысль понравилась Нгу, когда я изложил ему свое намерение — он запрыгал, как дитя, и впал в натуральный экстаз.

«С чего же начать?»

Начал я с описания небесной сферы. Я говорил о том, что небо бесконечно, звезд на нем без счета и что оно вечно, оно способно умирать и рождаться. Нас не будет, но небо будет всегда. Скала тоже слушал мою пространную и выспренную речь. Слушал он недолго, а потом сказал:

— Этого нам не понять. Хозяин. Начни с самого начала.

— А где начало, брат?

— Начни с того, с чего начинали люди твоего племени.

«С чего же они начинали?»

— Хорошо. Научу вас счету. Вот сколько нас? Кого мы имеем на данный момент? Нгу мы имеем. Нгу — это раз. — Я загнул палец. — Скала — это два. — В ход пошел второй палец. Я постучал себя кулаком в грудь. — Три. Еще, значит, один палец. Девушка Го — будет четыре. Че-ты-ре. Ясно?

Ничего им не было ясно! Насколько я знаю, примитивные народы умели считать до десяти или до двадцати — по количеству пальцев на руках и ногах. Количество свыше двадцати означало «много» или «очень много». В племени Изгнанных с арифметикой было туго, вообще никак.

— Значит, Нгу есть единица, — начертил арабскую единицу на песке. — Ты, брат мой Скала, тоже единица. И так далее. Вместе же нас — четверо. Один плюс один, плюс один… будет четыре.

— Мы никогда этого не поймем, Хозяин! — заявил Скала. — Давай лучше спешить — до Большой Воды путь неблизок, однако. Зря ты стараешься — у Червя Нгу острая голова, и слова твои скатываются с нее, как песок. Нгу — темный человек.

Наглый выпад даже не достиг ушей Нгу — он морщил лоб, шевелил губами соображал, повторяя скороговоркой, точно молитву во время пожара: «Значит, так: Нгу — ты есть единица. Скала — тоже единица. Ведьма, хоть и женщина, но тоже единица»… Меня тронуло то обстоятельство, что парень искренне стремится постичь арифметическую премудрость и со свойственным ему упрямством пытается проникнуть в суть. Он не верхогляд, искатель по природе своей, не то, что Скала, который принимает вещи, какими они есть, и приспосабливается к обстоятельствам, не забивая мыслительный свой аппарат всякой докукой. Нгу человек обстоятельный, из него, пожалуй, будет толк.

Я размышлял так, углубившись в самого себя до тех пор, пока Скала не толкнул меня в плечо: он показывал рукой вниз, в сторону каньона (вероятней всего, то было русло высохшей реки) и крутил головой.