Виталий Забирко - Вариант Пата

Общинный дом в селении представлял собой средоточие всей жизни: здесь работали, ели, веселились, устраивали празднества и даже спали — в основном молодёжь и старики. Только супружеские пары жили в отдельных домах, но и они на зиму перебирались в общинный дом.

У самой воды на длинных жердях сушились сети и ловчая бахрома своеобразная снасть для ловли крабоустриц. Принимая бахрому за водоросли, крабоустрицы забирались в неё и запутывались. Три женщины в набедренных повязках скребли бахрому огромными костяными чесалами. Под навесом у общинного дома сидели старики, человек шесть, и неторопливо обрабатывали наждачными брусками куски пемзы, делая поплавки для сетей.

Крон подошёл поближе и поздоровался. Старики прекратили работу, подняли головы.

— Приветствуем тебя, Тоний, — сказал Старейший, и все закивали.

Старейший повернулся и что-то крикнул в сторону дома. Из дверного проёма выглянула женщина, увидела гостя и вышла. Взяв из рук Крона уздечку, она молча повела коня за дом.

— Присаживайся, — просто сказал старик и бросил Крону под ноги кусок пемзы.

Старики возобновили работу. Крон опустился на песок и взял в руки наждачный брус.

— Что нового в Славном Городе и на море? — спросил Старейший. Морщинистое обветренное лицо старика не выражало ничего, кроме спокойствия человека, занятого делом, которому он посвятил всю жизнь.

Для приличия Крон помолчал немного, так же, как старики, неторопливо стёсывая с куска пемзы неровности о наждачный брусок, а затем принялся рассказывать о Севрской кампании и о триумфе Тагулы.

— Знаем, — оборвал его Старейший. — Декады две назад к нам привели на постой десять солдат из когорт Тагулы. Но через три дня они сбежали. Глаза старика лукаво сощурились. — Не по ним такая жизнь.

В это время откуда-то из-за дома к Старейшему подбежала молодая женщина и, наклонившись, что-то быстро зашептала на ухо, бросая на Крона встревоженные взгляды.

— Хорошо, женщина, — не дослушав, кивнул Старейший, отложил в сторону наждачный брус и почти готовый поплавок и встал.

— Вовремя ты приехал, Тоний, — сказал он. — Идём.

И они пошли за женщиной к одному из семейных домиков — жалкой лачуге, сплетённой из прутьев и обмазанной глиной. Женщина откинула груботканную завесь, старик вошёл, и Крон последовал за ним.

В семейном домике Крон был впервые. В отличие от общинного дома, жаркого, душного и задымленного вечно пылающим очагом, здесь ощущалась приятная прохлада — глина не пропускала жару. Маленькое, тесное помещение, где стояли только широкий топчан, аккуратно застеленный покрывалом, и небольшой столик с нехитрой утварью, да в углу висела колыбель с ребёнком, освещалось рассеянным мутным светом из окошка, затянутого рыбьим пузырём. Но, несмотря на убогость обстановки, уют и чистота радовали глаз.

«И слизни здесь не живут», — с удовольствием отметил Крон.

Женщина застыла у колыбели и с тревогой смотрела на Крона. Только теперь он понял, зачем его сюда пригласили. В колыбели лежал ребёнок, красный от жара, он тяжело дышал, ловя широко открытым ртом воздух. Глаза его были закрыты. Ни плакать, ни шевелиться у него уже не хватало сил.

Крон подошёл к колыбели, отстранил женщину и стал осторожно ощупывать ребёнка. Биоимитация, покрывавшая руки грубыми мозолями с въевшейся в кожу корабельной смолой, сильно снижала чувствительность пальцев, и ему пришлось напрячься и даже закрыть глаза, чтобы уловить биоритмы детского организма.

К счастью, ничего страшного не случилось. Лёгкое отравление, которое уже почти прошло.

— Подай воды, — сказал Крон женщине, — и покажи, чем ты его кормишь.

Пока женщина у столика наливала в чашу воды, он, загораживая спиной колыбель от взгляда Старейшего, наклонился над ребёнком и впрыснул ему в открытый рот каплю антитоксина из сегмента браслета. Ребёнок слабо захныкал, и женщина тотчас метнулась к нему. Крон снова мягко отстранил её, взял чашу с водой и дал пригубить ребёнку. Затем обеими руками стал осторожно массировать ему голову. Дыхание ребёнка постепенно выровнялось, он наконец глубоко, устало вздохнул, зевнул и спокойно уснул. Краснота с его тела исчезала просто на глазах.

Женщина заплакала.

— Покажи, чем ты его кормишь, — снова попросил Крон.

Женщина протянула ему закрученную в мешочек тряпку — жёвку, извечную соску простого люда. В неё заворачивали кусочки пищи, жевали и давали сосать ребёнку. Крон развернул жёвку, понюхал. Кусочки отварной рыбы были свежими, но тряпка… Как ещё сама женщина не оправилась.