Иван Зюзюкин - Мальчик, который был птицей

Спал Леро всегда крепко. Но если прежде он просыпался сам, то теперь просил товарищей будить его по утрам. Но легко было сказать: разбудить Леро! Чтобы он наконец открыл свои сонные глаза, товарищи кричали ему в ухо, лили за ворот ледяную воду, трясли изо всех сил. "Встаю", недовольно бормотал Леро и, когда товарищи уходили, случалось, опять засыпал.

Пришла пора - крылатым снам мало стало ночей! Леро потерял всякий интерес к книгам, на уроках сидел "сонной мухой" (так выражались, когда на Земле еще водились мухи). Он и ел теперь не со здоровым аппетитом, как прежде, а зло и алчно, от всего, что ему подавали, отрывал и заглатывал кусками и при этом, точно кондор, угрюмо оглядывался по сторонам. Надо ли говорить, что товарищи, любившие Леро за независимый и жизнерадостный характер, перестали его узнавать?

Чтобы он не отстал в своем развитии от сверстников, учителя начали заниматься с ним отдельно. Каждый раз он садился напротив них с внимательным видом. Глядел во все глаза на все, что они для него писали, чертили на доске. Но ничего не видел. Слушал, что они говорили. Но ничего не слышал. Он был весь поглощен рассматриванием приснившегося ночью. Крылатые сны, химеры его ночей, едва он открывал глаза, как тонкий стеклянный сосуд при ударе об пол, разлетались на мелкие части. И теперь самой большой страстью Леро стало собирание и - да будет нам позволено выразиться так - склеивание осколков сна...

Кто бы знал, как ему стало тяжко жить! Он по-прежнему от всех скрывал, что с ним происходит по ночам и чем его ум занят днем. И чтобы как-то объяснить свое равнодушие к книгам и учебе, стал прославлять Екклезиаста и проповедовать его мрачный взгляд на познание как на источник скорби и печали. Наконец, пришел день - Леро совсем запутался и запретил себе думать о том, чтобы пойти и рассказать Сансанчу и МАМА о своих мучениях. Это случилось, когда он увидел во сне ту, ради которой в снах поднимался над землей все выше и выше, - Солнышко.

Все эти годы они, как и условились во время первой встречи в столовой, сидели за одной партой. С первого же дня оба почувствовали, что им хорошо быть рядом. А почему, не знали. Да и где им в ту пору было знать, что с людьми многое происходит помимо их сознания и воли? Сердца Леро и Солнышка, точно два маленьких колокола, которые нашли, что они созвучны, без устали и самозабвенно переговаривались в то самое время, когда мальчик и девочка, занятые на уроках делом, сосредоточенно молчали, и даже тогда, когда горячо спорили, кто из них на чью половину парты залез локтем... Чем старше становился Леро, тем больше он открывал в Солнышке достоинств. Она была не только красивой, но и доброй, неспособной обидеть комара девчонкой. Леро любил смотреть в ее серебристо-серые глаза и ради этого, бывало, легонько дергал соседку за косичку на уроке. А на переменке выкидывал какое-нибудь смешное коленце, чтобы вызвать у нее улыбку. Он уже слабо помнил, как выглядит его мать. Зато где бы ни был, повсюду видел перед собой светозарное лицо Солнышка, оно словно вторым изображением было наложено на весь полуденный мир. Все стройные, красивые девчонки стали ему чем-то напоминать соседку по парте. Со временем он начал находить общее с ней в птицах, облаках, цветах, а очертания самых живописных скал округи навели его на мысль, что ветры за образец для разрушения твердых пород приняли милый, с чуть вздернутым носиком профиль Солнышка...

Ему, конечно же, хотелось, чтобы Солнышко узнала, как дорога ему. Но каким образом это сделать? Сказать о своих чувствах, что называется, открытым текстом, не утаив, как советовал доктор Кальцекс, ничего? Однажды Леро набрался храбрости и проводил ее после уроков аж до дверей спортзала - Солнышко занималась гимнастикой. "Ты самая хорошая девчонка на свете, и давай с тобой дружить до самой смерти", - хотел он сказать ей на прощание. Но не смог вымолвить ни слова! Дикий страх вдруг обуял Леро: что, если он ей ни капельки не нравится?! Хуже того: он ей противен и, кроме смеха, его предложение дружить до самой смерти ничего у нее не вызовет? "Я потопал!" - довольно грубо сказал он ей на прощание и ушел.

Страх быть отвергнутым и осмеянным загнал его чувство в сны. Едва он засыпал, серебристо-серые глаза Солнышка вспыхивали, как две путеводные звезды в небе его мрачных снов. Он до острой боли в предплечьях вытягивал руки и, сотрясаемый миллиардами лошадиных сил воображения, устремлялся ввысь. Трудно сказать, сколько продолжались эти полеты. Во сне время течет по-особому. Но, что не подлежит сомнению, они изматывали его до предела. Он беззвучно плакал, продираясь во сне сквозь ледяной мрак и твердую пустоту космоса, вскрикивал от боли и метался в постели, когда сквозь него пулями проносились малые метеориты... Верно, Леро еще бы и не то вынес, лишь бы близко, на расстояние вытянутой руки, подлететь к Солнышку, прекрасное лицо которой, озаренное синими солнцами соседних галактик, печально светилось в беспредельной вышине. Нет, этого ему никак не удавалось сделать. Как бы долго и быстро он ни летел, Солнышко ближе не становилась!