Иван Зюзюкин: Мальчик, который был птицей

Сансанч и МАМА расспрашивали Леро о самочувствии на пятый день после того, как ему приснился этот самый сон. К тому времени мальчик уже почти не сомневался, что никакого сна на самом деле не было, просто ему что-то померещилось. Он успокаивал свою совесть, внушая ей, что скрыл от своих старших друзей не правду, а всего лишь легкое сомнение... Но вскоре на него снова неистовой бурей обрушился все тот же крылатый сон. Пробудившись, Леро затужил, хотел было немедленно пройти к Сансанчу и МАМА и рассказать им все начистоту. И все же не пошел. Ведь прежде чем поведать этим двум симпатичным людям всю правду о странных снах, сначала надо было сказать, что накануне он солгал им умолчанием.

А второй сон был еще увлекательнее, чем первый! Взмыв ввысь, Леро с сотню миль принесся над мелко всхолмленным морем, увидел караваны судов и темные силуэты подводных лодок, стада синих китов, колыбели морских смерчей и ураганов, острова, видимые только во сне и потому не отмеченные ни на одной карте, и прибрежные города заморских стран. Он летел - и то ли в нем самом звучала грозная и скорбная, как реквием, музыка, то ли эта музыка и была энергией его полета, все клеточки его тела благодарно пели и легко отзывались на малейший взмах руки и поворот ладоней. И как бы высоко он ни поднимался, повсюду за ним по поверхности моря торопливо бежала причудливая тень, похожая на какое-то слово, прочитать которое из-за высокой скорости полета и зыби волн было невозможно... Наконец он очнулся, открыл глаза. Как и в предыдущий раз, утро предвещало ясный день. Но, удивительно, Леро не воспринимал его ярких красок. Все в его глазах: и сахарно блистающая вершина горы, и леса, облитые розовато-золотым светом утра, и тихо колыхающаяся громада моря - все было покрыто серым пеплом уныния и тоски. Весь день мальчик был угнетен, молчалив и улыбался лишь в ответ на очень удачные шутки товарищей. И, как только выпадала возможность, уединялся. Ему хотелось вновь пережить то самое состояние, которое он испытал во сне, когда, облетав все море, повернул к берегу, вытянулся в струнку, весь затрепетал, как папиросная бумага на ветру, и полетел вперед с такой огромной скоростью, что весь раскалился и, как ему показалось, опалил себе мочки ушей.

В тот день ему необычно часто встречался Сансанч. Снова чем-то обеспокоенный, руководитель НО вопросительно поглядывал на Леро, будто ожидал, что мальчик подойдет к нему и признается в чем-то важном. Под вечер, не дождавшись этого, он сам подошел к Леро, глянул ему в глаза, как сталевар в глазок печи, и с тревогой сказал:

- До меня дошел слух, что сегодня ты отказался от добавки. Это правда?

- Да, - неохотно ответил мальчик. - Я не хочу полнеть.

И тут же торопливо свернул в сторону.

И опять Леро не сказал всей правды! Не полноты боялся он, а того, что возросший вес станет помехой для его полетов во сне!..

Да, все в жизни Леро как бы перевернулось вверх дном: чем изощреннее и красочней были сны, тем неприятней ему становилась явь. Не только природу, но и людей Леро теперь воспринимал через призму ночных видений. Он стал с мрачной снисходительностью поглядывать на своих товарищей. Им снилось, как правило, что-нибудь будничное, прозаическое: один на удочку поймал кита, другой во сне решил математическую задачу... А Леро что ни ночь летал во сне, с каждым разом забираясь все выше и выше в небо. Бывали случаи, он покрывался льдом, подобно стратостату, поднявшемуся в разреженные слои атмосферы, его трясло при переходе звукового барьера, он научился совершать строго вертикальный, как ракета, взлет...

И все же самыми приятными были для него сны, в которых он становился пассажирским авиалайнером со сверхзвуковой скоростью. На его спящем лице появлялась счастливая улыбка всякий раз, когда он видел себя в образе длинной серебристой сигары с короткими, прижатыми к корпусу крыльями и носом в форме клюва клеста. Две огромные силы противоборствовали в нем: одна скрепляла части его конструкции, другая стремилась разорвать его на те же самые части, и именно это противоборство и обеспечивало его надежность. Он любил молча возвышаться над сутолокой аэропорта. Испытывая смесь добродушия с чувством превосходства над крохотными по сравнению с ним пассажирами, он вбирал в себя и их самих и их толстенные чемоданы. Затем выруливал на взлетную полосу, стартовал и уже через несколько секунд был в леденящих взор просторах стратосферы. Но пиком нечеловеческого счастья для него каждый раз был вот этот миг полета: когда посреди равномерного гула двигателей вдруг раздавалась озорная трель звонка. То, снилось ему, в багажном отсеке срабатывал кем-то впопыхах засунутый в чемодан будильник. Спящего Леро охватывала безмерная гордость. И в самом деле: где, когда, кто из людей испытывал такое, чтобы внутри него звенел будильник?!