Андрей Ренсков - Дети Барса. Туман над башнями (СИ)

В этом романе нет:

— Магии

— Драконов

— Демонов

— Эльфов

— Попаданцев

— И всей прочей дряни.

В этом романе есть:

— Погибающий мир, обречённый пожрать сам себя.

— Древнее пророчество о гибели мира, и другое, не менее древнее — о его спасении.

— Люди, изо всех сил приближающие апокалипсис.

— Люди, отдающие свои жизни, чтобы его остановить.

— Остальные люди — не плохие, не хорошие. Просто люди.

— Народ, обладающий опасными знаниями, презираемый и ненавидимый другими народами.

— Небольшая доля западносемитской (преимущественно карфагенской) мифологии — для атмосферности.

Для себя я характеризую этот текст как смесь «Игры престолов» и «Саламбо» Флобера. Разумеется, без всяких претензий превзойти Мартина в построении сюжетных линий, а великого француза — в изяществе стиля.

Всем, кому неинтересно, просьба обратиться к творчеству других авторов.

Всем, кому интересно — добро пожаловать дальше.

Когда суффет замолчал, в зале Совета воцарилась тишина, истинный король всех ныне населённых людьми земель. Казалось, в эту секунду вздрогнул и замер весь мир — от северных лесов страны Эльмун и до края земли, откуда каждое утро появляется над клыками гор расплавленное олово нового дня. Константин не моргая, смотрел перед собой, остальные не поднимали глаз.

Солнце клонилось к закату. Внизу, у подножья скалы, на которой стоял старый замок, уже ползали мутные клочья тумана. Нагретые за день стены начали остывать, и в зале Совета стало зябко. Прозвучавшие слова так и остались висеть в сгустившемся воздухе, тяжёлые, налитые грозным смыслом. Нужно, наверное, было сказать что-нибудь в ответ, вот только Константин не знал — что.

Пытаясь оттянуть неизбежное, он сосредоточился на песочных часах из чёрного стекла, любимой игрушке отца, случайно попавшейся под руку. Часы были забыты им на столе в тот день, когда Залом Совета пользовались в последний раз — много, много лет назад. Ладонь легла на колбу, огранённую в восемнадцать острых граней. Там очень давно не было песка, а значит, не было и времени — только пыль, снаружи и внутри. С едва слышным скрипом пальцы прошлись по колбе и стали чёрными.

Прислушавшись к себе, король удивился тому, что не чувствует ни страха, ни гнева. Мысль текла медленно, тягуче, как плавящийся воск, капающий в воду и принимающий формы людских страхов. Константин с любопытством всматривался в знакомые с детства лица, вмиг постаревшие, бледные от ужаса. Ловил короткие взгляды, которыми перебрасывались члены Совета. Их бегающие глаза раздражали, словно попрошайки на похоронах.

Неизвестно, сколько прошло времени — секунда или вечность. Возможно, в зале и было кому дать ответ на этот вопрос, но никому не пришло в голову их перевернуть. Когда общее молчание стало невыносимым, Константин поднял голову и сказал — просто для того, чтобы сказать хоть что-то:

— Выходит, это конец…

И суффет кивнул с изрядной долей торжественности:

— Да, повелитель.

Слова прозвучали, и висящая в воздухе тишина рухнула на пол, разбившись вдребезги. Затрепетало пламя факелов. Заколыхались гобелены, изображавшие высадку королевских арбалетчиков в Белой Гавани. Убитые солдаты снова побежали по давно сгнившим палубам, снова отважно бросились в ледяную воду.

Скрипнули медные пластины на перчатках верного Лонго: телохранитель с силой сжал кулаки. Великий дука прокашлялся и хрустнул старыми суставами, разминая пальцы. Булькнуло и зазвенело — невозмутимый Магон, Кормчий Торговой Гильдии, вновь наполнил свой кубок, не желая терять времени зря. Капитан стражи задумчиво смотрел на суффета, бледного как смерть.

Был и ещё один звук, непонятный, еле слышный, похожий на звон капель, падающих с большой высоты. Сзади снова скрипнул доспехами Лонго, и тут Константин понял: это стучали зубы толстяка Хаддата, хранителя замка.