Борис Фрадкин - Дорога к звездам

Теоретические обоснования эксперимента излагались довольно подробно. Яков застонал — это были и его обоснования, его принципы, но только продолженные и значительно углубленные. Батуев не собирался получить ядерный сплав с помощью сверхвысоких давлений. Он шел по пути перестройки кристаллической структуры, используя сложное взаимодействие внешних полей с микрочастицами. А ведь это был и путь Якова!

На фотографии Яков увидел лабораторию, целый цех, оснащенный мощной и сложной аппаратурой. Какой жалкой, какой примитивной показалась ему теперь собственная установка на фоне этой современной техники…

Однако и в теоретических доказательствах профессора оказалось много такого, что заставило Якова призадуматься. Имея за спиной немалый исследовательский опыт, Батуев соприкасался в своей работе с теми, кто создавал и ядерную физику, и электронную технику. А Яков имел возможность пользоваться лишь той литературой, которую находил в библиотеках. В основном это были книги выпуска еще довоенных лет.

У Батуева уже были успехи — неоспоримое доказательство превосходства над работами Якова, Гобермана, Пащенко.

Оглушенный, Яков посмотрел на Пащенко. В памяти его всплыли слова, сказанные Ириной: «…ученый-самоучка… соха вместо плуга… наука с черного хода…»

— А что ты скажешь, Иван Матвеевич?

Пащенко пожал плечами, часто заморгал белесыми ресницами.

— Получается, отстали мы, Яков Филиппыч. Пройденное повторяем.

— Да, так. Повторяем, пережевываем. Но я не хочу заниматься повторениями. Мне сплав не ради сплава нужен. Я в космос хочу. Корабль хочу создать. Что же это получается? А? Кустарщина?

Яков плохо помнил, как он вышел из цеха. Он пришел в себя в комнате Ирины. Девушка приняла из его рук истерзанный журнал и прочла статью. Ира не разбиралась в металлографии, но поняла, какой удар получил Яков.

— Я был слеп. — Яков опустился на стул. — У меня не хватило смелости заглянуть глубже. Это тоже твои слова, Ирина. Но ведь я кое-что угадывал. Значит, Турбовичу удалось-таки в какой-то степени заговорить меня своими принципами дополнительности. Я струсил, иначе… иначе я бы уже давно был в институте, раньше Бориса.

…Евгений Борисович прочел статью вечером, сидя в своем кабинете за столом с неизменной трубкой во рту. Он выронил трубку, она покатилась, осыпая его горячим пеплом. Евгений Борисович задышал тяжело и, опустив голову, прикрыл глаза ладонью. Жизнь наносила ему последний удар, била свершившимся фактом. Ему показалось, что этого он уже не переживет. Как теперь взглянуть в глаза Карганову, Покровскому, своим товарищам по работе и… Якову?

Тяжело выбравшись из-за стола, Евгений Борисович остановился посреди комнаты. Заболеть бы, тяжело заболеть, или лишиться разума… Пусть с ним случится что угодно, только бы избавиться от необходимости снова глядеть людям в глаза.

Но Евгений Борисович обладал отличным здоровьем и крепким разумом. Он отлично понимал, что не сможет остаться вдали от лаборатории, и, значит, ему не избежать встречи с теми, над кем он возвышался прежде в своих глазах. Какое испытание…

И все же он не умел кривить душой. Встав на пути Якова, Евгений Борисович искренне желал помочь ему. А в итоге катастрофа, падение с небес на землю. Удар совершился по всем правилам механики. Сумеет ли подняться на ноги поверженный профессор Турбович?

Не сумеет? А разве он сможет жить вне науки? Нет, он будет думать, еще долго будет думать, чтобы окончательно принять то новое, вне которого умудрился оказаться он, считавший себя большим ученым.

Работать!

Экспериментировать, искать, открывать! Да, ради этого стоит жить и стоит заставить себя взглянуть в глаза людям, чтобы выслушать от них горькую правду.

«Яков, — мысленно обратился профессор к юноше, — тебя подтверждает сама жизнь. Я желаю тебе самых больших успехов, Яков, смелый человек».

Когда утром следующего дня Яков Якимов вошел в кабинет секретаря партийной организации комбината, Марк Захарович с одного взгляда понял, что именно привело к нему юного друга.

— Куда же ты решил податься? — спросил Глазков.

— В Московский металлургический.

— Дело!

Потом, подойдя к Якову и положив руки на его плечи, немножко волнуясь, Марк Захарович сказал:

— Я рад за тебя, Яков. Знаю, что нелегко было тебе пересилить, переломить себя. Но ведь это не шаг в сторону. Впрочем… незачем уже объяснять это. Что я еще хотел сказать… Фу ты, все мысли разлетелись. — Неожиданно он привлек Якова к себе и расцеловал в обе щеки. — Рад за тебя, Яков. Очень рад. Рассчитывай на мою помощь в любую трудную минуту. И вот что — давай-ка забежим к Андронову, порадуем старика.