Федор Цевловский - Церон. Том II

— Простите, — забормотал он растерянно, — великодушно простите меня, старика, за глупость. Я же с лучшими намерениями завел этот разговор.

Через минуту весь автобус знал, что с ними едет племянник злогласного Джильотти.

Адмирала начало клонить ко сну. Откинувшись на спинку кресла, он зевнул раз, другой… Вспомнив, что время вскрыть конверт, он, не открывая глаз, пошарил рукой по столу. Пальцы руки беспомощно разжались, не донеся до него конверта. Голова склонилась на грудь и он заснул глубоким сном. Когда адмирал проснулся, было темно и тихо. Его поразило, что не было слышно обычного гудения машины. Взглянув на светящийся циферблат часов, он пришел в ужас. Часы на руке показывали восемь.

«Проспал, — с досадой подумал он. — Заснул в самый последний момент. А этот негодяй, картежник и пьяница заигрался, наверное, в карты».

Протянув перед собой руку в поисках сигнала, адмирал увидел, что перед ним нет стола.

— Что за чертовщина? — удивился адмирал. — Не пьян ли я случайно?

Чтобы проверить себя, он встал. Ощупывая предметы около себя, он вполголоса испускал проклятия. Ничего, кроме камня, шероховатого или гладкого, его пальцы не нащупали.

— Наваждение какое-то, глупый сон и только, — шептал в недоумении адмирал.

Не зная, что делать, адмирал водворился обратно в кресло.

Перед ним промелькнуло все то, что предшествовало моменту, когда он заснул. Он отчетливо помнил, как в полдень сошел с мостика и прошел в свою каюту. Флагманский корабль, на котором был поднят его флаг, вел, рассекая эфир, Армаду. Куда лежал их путь, он еще не знал. В 12 часов 10 минут он должен был раскрыть конверт, переданный ему лично Джильотти. Машины на всех кораблях вели себя безупречно. Сегодня даже пресловутый 917 подтянулся и не отставал ни на ярд. На душе было легко и радостно. Все говорило про скорый успех. Он помнил, что в 12 часов сошел в свою кабину. Как сейчас, он помнил, что в 12 часов и 9 минут, зажмурив глаза, протянул руку за пакетом. Больше адмирал ничего не мог вспомнить. Что же случилось? — теряя самообладание, занервничал адмирал. Где Армада? Где люди? Камень, окружавший адмирала, не отвечал на его вопросы. В отчаянии адмирал закричал диким пронзительным голосом. Набрякли на шее жилы, стало багровым лицо. А адмирал все кричал, пока крик не перешел в хрип и на губах не появилась пена. Где-то далеко за толщей каменных стен услышали крик адмирала. Зазвучали голоса. Сначала где-то вдали, затем все ближе начали раздаваться шаги и голоса. Снаружи донесся стук отодвигаемых засовов и в комнату, вместе со снопом света, ворвались несколько человек.

— Экселенция здесь, жива?

Адмирал выпрямился, сделал строгое лицо и, одернув привычным жестом сюртук, спросил:

— Где Лунеско?

Из темноты коридора шагнул вперед адъютант. За Лунеско вошли еще несколько человек. Вскоре весь коридор и вся комната до отказа оказались набитыми чинами Армады. Все были налицо. Никто не получил даже царапины. Про судьбу же кораблей никто ничего не знал.

— А население? — задал вопрос адмирал. — Приведите кого-нибудь сюда, может быть, от них что-либо сможем узнать.

— Их нет, экселенция, — вмешался Лунеско. — Они тоже исчезли.

Уныло пропустив вперед адмирала со штабом, чины Армады разбрелись по долине. Все здесь было для них новым.

Когда еще солнце не уходило за горы, улетел «Церон». Осаки долго смотрел вслед за ним, пока он не растаял в бездонном небе. «Церон» улетел не сам. Он увлек за собой на буксире все 60 кораблей армады. Осаки стал одиноким. Не обращая внимания на окружающее, он стоял, углубившись в свои мысли, под палящими лучами солнца. Над долиной зареяли пернатые хищники. Напугавшие их люди ушли. Они снова почувствовали себя хозяевами. Они начали сначала летать осторожно, с опаской. Видя, что Осаки не двигается, они обнаглели. Орел-могильник, огромный и злой, поплыл по небу, высматривая в стаде, оставшемся от ламаитов, для себя добычу. Прежде, чем Осаки успел опомниться, орел промелькнул мимо, чуть не сбив его с ног, спасаясь от стаи коршунов, сообща напавших на него. В ожидании сумерек Осаки присел на паперти храма. Рядом с собой он поставил маленький ящичек, на котором было написано: «сон» и «явь». Стрелка прибора стояла на «сне». Когда стемнело, Осаки переставил стрелку на «явь». Его глаза, привыкшие к темноте, вскоре увидели силуэты людей у келий ламаитов. Некоторое время спустя там замелькали огни и до Осаки донесся гул голосов. Экипаж Армады, усыпленный Орлицким, пробудился. Нужно было спешить, Вздохнув, Осаки встал и направился в храм. Тщательно заперев за собою входную дверь, он прошел в алтарь. Перед Буддой мерцали лучинки. Взяв одну из них в руки, Осаки на-чал ползать по полу, рассматривая плиты, пробуя некоторые из них поднять. Сначала это ему не удавалось, но в конце концов одна из плит поддалась его усилиям, и перед ним открылся вход в пещеру. Держа перед собою тускло горевшую лучину, он начал осторожно спускаться вниз. Первое, что бросилось ему в глаза, это огромный слой пыли, лежавший на ступеньках.