Denny Чубаров - Белый Лис на большой дороге

Коридор выглядел заброшенным, пыльным – но вот на подоконнике кто-то оставил апельсиновые корки (значит, здесь всё-таки бывают люди!) Через мутные пыльные окна пробивался солнечный свет. Окна выходили на Залив: молочное небо, свинцовое море, Адмиралтейство в утренней дымке, как будто набросанное тонким карандашом. Одно из окон в коридоре было распахнуто и скрипело, завывал своевольный ветер – а чуть дальше по коридору учительница математики Мария Камю отчитывала огромного чёрного котяру, который не закрыл за собой окно.

– Мрр, у меня лапки, – возражал он с некоторой опаской (вне всякого сомнения, это был именно Тот Самый Кот!)

Завидев девочку, кот заговорщицки спрятался за чьим-то старинным бюстом.

– Почему ты не на уроке? – строго спросила Мария.

– Я заблудилась. Как пройти в кабинет химии?

– Прямо, налево и ещё раз направо…

– Спасибо! – крикнула Маргарита, удаляясь: бегом.

«Подумать только!»

«Строгая Мария Камю – и говорящий кот!»

– Простите за опоздание! – прокричала она, всё ещё вне себя от открытия, когда влетела в класс. Молодой учитель химии – пугливый и совсем не страшный – смутился даже более Маргариты, вздрогнул и неловко пролепетал:

– Ну что вы, что вы, ничего страшного, садитесь…

Молодого учителя химии звали София Пильман. Она была похожа на мальчика и пришла к ним недавно, на вид – почти ребёнок, в длинном шерстяном платье и камзоле мышиного цвета. Худая и тонкая, и голова её казалась несоразмерной для чересчур хрупкой шеи, тёмные волосы контрастировали с бледной кожей, а несуразно юный – как для учителя – возраст делал её привлекательной целью для травли. Притом она была симпатична, действительно симпатична – словом, с самого первого своего появления София Пильман была обречена.

Ещё один новенький – беспокойный кучерявый мальчишка с длинными ресницами и горящими угольками глаз, на год младше всех в классе – пытался за неё заступиться, но добился только того, что его стали дразнить заодно с Софией. Он объявился в классе прошлой зимой – кажется, в феврале, после рождественских каникул – на всех огрызался и ни с кем не завёл даже самой поверхностной дружбы.

– Он из Шведского Халифата. Ренегат. Как твой отец, только наоборот. – рассказывал Яков. – Я подслушал в учительской, что у него нет родителей.

– Какая жалость. – задумчиво отвечала Маргарита, сидя на подоконнике и болтая ногами. – Как всё-таки жизнь ко всем несправедлива.

– Она и не должна быть справедлива. Для этого нет никаких физических законов.

– А ты не знаешь, как его зовут? – спросила Маргарита, которая всё думала об этом странном мальчишке.

– Алим. Шведское имя. Фамилию не запомнил – она какая-то очень длинная. Не как у людей, а шиворот-навыворот.

Алим ни с кем не общался, но постоянно оказывался на виду. На переменах или с кем-нибудь дрался, или сидел и читал свои книги, подставив оконному свету страницы с тонким рисунком арабских слов. Могло показаться, что он от всей души презирает окружающих – а такого презрения дружная лицейская семья не прощала. Хотя прощала многое – особенно лицемерие. Алим был невероятно странный: не как человек, начисто лишённый манер – о нет! Манеры у него были – весьма непростые, с иерархией смыслов в каждом слове, взгляде и жесте. Одним словом – другие , совершенно чуждые ингермаландским лицеистам манеры.

– Да улыбнётся тебе удача! – говорил он тому, с кем собирался вступить в драку – даже если их было несколько. И говорил это таким тоном, каким обычно желают смерти. Он вообще был очень гордым и мнительным – его никогда не травили особенно сильно, но даже мелочи хватало, чтобы вывести его из себя. А ещё он никогда не бил девчонок – чем постоянно пользовалась рыжая зазнайка Алиса Камю.

Однажды на уроке латыни – на которой он ничего не делал, но которую всё равно уже откуда-то знал – учитель назвал его по фамилии:

– Бен.

Алим не откликнулся.

– Бен! – крикнул учитель. Ему было за семьдесят – завывающий голос, немного женский, такие чаще бывают у старух.

Алим молчал.

К нему повернулся весь класс: собиралась буря.

– Если вы уже что-то знаете, то это не значит, что вы имеете право не следить за методическим текстом, который все читают. Вот этот учебник, – старческими руками учитель потрясал стареньким чёрным томом, – Вот тут настоящие, глубокие знания, а не те поверхностные знания, которыми вы нагло хвастаете у меня на уроках… – учитель латыни был отставной чиновник, исполнительный и педантичный, за отсутствием каких-либо прочих достоинств немного не дослужившийся до титулярного советника.