Denny Чубаров - Белый Лис на большой дороге

Они вместе отпраздновали свои дни рождения – в феврале, марте, апреле, первым Марк, а последней – маленькая Маргарита. А когда уроки закончились – все втроём гостили в поместье под Гельсингфорсом, которое Марку досталось от матери. Они семьдесят пять дней прожили в большом полузаброшенном доме. Все эти дни тоже прошли одинаково счастливо, и, одинаково счастливые, были очень похожи друг на друга – но маленькая Маргарита в тайне отмечала каждый прошедший день карандашом у себя в тетрадке.

«Хотя какая я маленькая?» – думала она.

«Ведь мне уже четырнадцать лет!»

К большому старому дому примыкала конюшня – Маргарита, Яков и Марк вместе путешествовали верхом по болотистым трактам и скалистым хвойным лесам. Маргарите было очень странно узнать, что местные крестьянки в её возрасте уже выходят замуж – сама она ни за что не хотела взрослеть.

Друзья вместе обследовали окрестности старого поместья – всё дальше и дальше – однажды каких-то двадцать вёрст не доехав до Гельсингфорса. Они запомнили каждую тропинку, обследовали каждый лесок и перезнакомились со всеми местными охотниками – добродушным молодцами, в годы войны надевавшими белые с синим мундиры финляндских егерей. Друзья вставали с первыми петухами, вместе работали в конюшне, помогая подслеповатому старом конюху (тот служил ещё прадеду Марка) купались в реке и чуть не утонули в болоте, спали каждую ночь в разных комнатах и даже на сеновале – под полным звёзд ночным небом.

В последний день лета они вместе вернулись в Город – столица жила, замкнутая сама на себе, помешанная на классической музыке, театральных новинках и солёном запахе моря. Блестящая роскошь барокко и ампира, несметные россыпи орденов на чиновничьих мундирах, гвардейские офицеры, прокуренные опиумом и проигравшие в карты всё, кроме своей униформы, лицеисты и школяры, носящиеся по гранитным набережным, премьеры, балы, безумные маскарады в древнем парке Монрепо. Столица блистала под северным небом, бесконечно прекрасная в золотой осени своего разложения, больше похожей на весну.

– А что мы будем делать потом? Ну, когда всё это кончится – детство, учёба, лицей? Мы же не будем гулять так до самой смерти?

– Маргарита, ты опять задаёшь недетские вопросы, – ответил Марк.

– По-моему, нормальный вопрос. И я уже придумала ответ: я думаю, мы все вместе отправимся на поиски приключений.

– Куда?

– На юго-восток. В Гардарику, где правда неотличима от сказки. На запад, в Сарматию, к рыцарям и трубадурам, может быть – даже в Ютландию, где викинги пасут китовые стада на своих субмаринах! Куда угодно – только прочь из Города.

– Чтобы решиться на такой поступок, нам всем придётся натворить здесь что-то исключительно серьёзное, – сказал Марк в своей неподражаемой манере. – За себя я ручаюсь: у меня есть кузина, которая на самом деле моя сводная сестра. Отец души в ней не чает. Года через три я смогу её совратить – тогда мне и правда останется только спасаться бегством. А что придумаешь ты, Яков?

– Не знаю. Просто возьму и уйду с вами из Города.

Имперский Город: свинцово-серый остров порядка в море дремучего хаоса, чистое безумие, начертанное безупречной рукой.

Осень – им по четырнадцать лет.

Учёба в Лицее. К восьмому классу остались позади многие старые предметы, им на смену пришли новые, не менее скучные: алгебра и геометрия вместо математики, вместо естествознания – физика и биология, вместо риторики – философия, вместо словесности – литература.

Литературу вёл профессор богословия Авель Влас, чья всегдашняя чёрная форма выдавала принадлежность к Императорскому Синоду. Он был высокого роста, носил очки в круглой оправе, а совершенно белые волосы, доходившие до пояса, завязывал в хвост. Он учил детей вчитываться в тексты и во всём искать глубокий смысл. Он учил их читать Вергилия, Сервантеса и Толстого так, как будто это Библия – впрочем, всякий хороший учитель литературы инстинктивно учит своих детей библейской экзегезе: Авель Влас, по крайней мере, этого не скрывал. Он был неуклюж, постоянно что-то ронял и грохался с лестницы, только чудом себе ничего не ломая. При этом он был невероятно обходителен, красив и ангельски добр – когда он не слышал, его часто называли «Ангелом». Но к сочинениям, которые задавал на дом, Авель Влас придирался с крайней жестокостью.

– Что у тебя? – спросила Маргарита у Марка, поспешно комкая своё собственное сочинение, исчёрканное красными чернилами.