Владимир Немцов - Осколок солнца. Повесть

— Пуговицы? — переспросил Курбатов.

Во рту стало опаляюще сухо. Так вот к чему сводится весь его труд! Начал с поисков пуговицы, потом Люба стала «пуговичной королевой». Чорт знает, какая чепуха! И в конце концов его поле, обещающее людям счастье, растащат по кусочкам на пуговицы, на брошки, на побрякушки.

— Пуговицы? — раздельно выговорил он вставая. — Брошечки «Люба», «Аня», «Маня»! Жучки, паучки, бабочки. Да как вам не стыдно! Мы солнце хотим на землю спустить, работать его хотим заставить, чтобы лучше жилось человеку, чтобы никогда не знал он военных ночей, чтоб никогда не умирали дети. Да разве этот осколок солнца, — Курбатов протянул гостю кусок плиты, — я отдам вам на чепуху? В этом осколке труд многих поколений! В нем кровь и пот. В нем мечта, дорогой товарищ… Вы знаете, как пахнет мечта?

Директор производства жучков и паучков, или, точнее, председатель промартели, смотрел на расходившегося изобретателя с кривой улыбкой. Ну и чудак! Настолько заизобретался, что уже спрашивает, как пахнет мечта!

— Успокойтесь, Павел Иванович, — мягко уговаривал его гость. — Мы запросим главк, вам самому не придется решать. А пока хотелось бы получить образец. Вот и бумажка…

Неизвестно, как бы в данную минуту ответил Курбатов, но в кабинет вошел Багрецов.

— Я стучал, Павел Иванович, а вы, наверное… — Вадим не договорил. — Товарищ Медоваров?

Пришлось поздороваться.

— Не ожидал вас здесь встретить, — хмуро процедил Багрецов.

— Я тоже не ожидал, золотко, — в тон ему ответил Толь Толич, было видно, что и он нисколько не рад этой встрече.

После того как по милости Толь Толича изобретатель карманной радиостанции Багрецов чуть не оскандалился, они не встречались. В отношении Багрецова Толь Толич допустил маленькую оплошность и с треском вылетел из института. Произошло это, как говорил Толь Толич, из-за «недооценки роли общественности». Своим приходом Багрецов напомнил об этом Медоварову.

— Так как же насчет образца, Павел Иванович? — льстиво спросил Толь Толич. — Что мне доложить руководству?

— Никаких образцов!

С обиженной миной Толь Толич стал собирать брошки, клипсы, пластмассовые браслетки и складывать обратно в чемоданчик.

— Однобоко смотрите, Павел Иванович. Энергетика дело, конечно, важное, тяжелая промышленность — основа основ, но кто же будет удовлетворять возросшие эстетические потребности народа? Без этого не проживешь. — Толь Толич подкинул на ладони горсть брошек. — Каждому свое, Павел Иванович. Ну, а что касается образцов сырья, то уж как-нибудь добудем. Вы не представляете, сколько можно сделать пуговиц из одной отработанной плиты! Экономика тоже кое-что значит.

Чтобы не вспылить, Курбатов повернулся к Багрецову.

— Я вас слушаю. — Но, раздраженный наглостью Медоварова, ничего не понял из того, что говорил Багрецов. — Вы с ним знакомы? — спросил он, когда Медоваров скрылся за дверью.

— Встречался в Москве. Потом в экспедиции.

Получив разъяснения по некоторым техническим вопросам, Багрецов ушел, а Курбатова вновь охватили сомнения. Не этому ли деятелю промкооперации был передан третий осколок? Багрецов знает его хорошо, и неловкость, которую он никак не мог скрыть при встрече в кабинете, подчеркнутая сухость в обращении — не маскировка ли все это? Ведь пуговичной артели для опыта нужен порядочный кусок плиты. Не тем ли озабочен Багрецов? Курбатов хорошо помнит, как тот смутился в лаборатории, когда его застали за распиливанием плиты. Все, все вертятся вокруг зеркального ноля, все ждут, когда ослепнут ячейки. Неужели придет это страшное время? Неужели плиты будут годны только на пуговицы?

…Кучинский знал, что отступление бессмысленно. Правда, еще многое может измениться, но комиссия по распределению молодых специалистов обязательно учтет просьбу Курбатова. Придется Жоре оставаться здесь или зимовать в какой-то паршивой деревушке, где нет ни веселого общества, ни театров, ни вернисажей, ни теплого бассейна для плавания, ничего. Неужели он, бедный Жора, словно Гулливер, привязанный за волосы ко всем этим местам, как к колышкам, действительно останется лысым?

Выхода не было. Твердые убеждения Курбатова в необходимости «холодного воспитания» не оставляли никаких надежд. Самое главное, что Павлу Ивановичу ничего не стоит доказать отцу преимущества и широкие перспективы, открывающиеся перед молодым ученым, если он работает в лаборатории, которая находится у чорта на куличках. «Не вывернешься, на отца надежда слабая, — с тоской думал Жора. — Человек он мягкий, уговорить его не трудно. Влип как миленький. Нечего было напрашиваться». Оставалась единственная надежда на то, что Курбатов провалится со своими опытами и ему не разрешат строить новую лабораторию.