Стивен Бакстер - «Мэйфлауэр-2»

Но эти современные смертные не просто обслуживали Корабль, как когда-то поколение Руселя. У них появились более глубокие мотивы.

Под давлением естественного отбора, по мере того, как люди старались перещеголять друг друга в искусстве выполнения рутинной работы — средстве привлечения партнера, — сформировались новые обычаи. Теперь, понял Русель, смертные обеспечивают функционирование систем Корабля подобно тому, как на Земле танцуют пчелы, дерутся олени, ломая рога, а павлины распускают свои бесполезные хвосты: они делают это, чтобы привлечь самку и получить возможность размножаться. «Интеллект исчез, и его место занял инстинкт», — подумал Русель.

До тех пор пока работа оставалась на первом плане, Руселя не волновало все остальное. И кроме того, новый стимул оказался исключительно эффективным. Он обеспечивал точность выполнения, требуемую для обслуживания систем Корабля: можно закрепить решетку на вентиляционном отверстии изящными движениями, а можно сделать это неуклюже, но для того, чтобы привлечь противоположный пол, ты должен выполнить это правильно. Даже если действие не имеет смысла, ты должен выполнить все в точности.

Русель услышал неподалеку чей-то плач.

Камера направилась на звук, паря под потолком коридора. Завернув за угол, он наткнулся на группу жителей деревни.

Здесь собралось около двадцати пяти человек, взрослых и детей. Естественно, обнаженных; уже сотни лет никто не носил одежды. Некоторые держали на руках или на плечах младенцев. Они сидели на корточках, окружив рыдающую женщину. За голыми спинами, коленями и локтями Русель разглядел, что она нянчит какой-то окровавленный предмет. Окружающие, протягивая руки, гладили ее по спине и волосам; Русель заметил, что кое-кто тоже плачет.

— Очевидно, они способны на сопереживание, — сухо заметила Андрес.

— Вижу. Они потеряли почти все, но это осталось…

Внезапно все, кроме плачущей, повернули головы, словно антенны. Что-то испугало их — возможно, едва уловимое жужжание, выдававшее присутствие Руселя. Эти лица, с прямыми носами и узкими подбородками, по-прежнему оставались человеческими, несмотря на низкие лбы. «Похоже на клумбу цветов, поворачивающихся вслед за солнцем», — подумал Русель. Широко раскрытые глаза, рты, искаженные гримасой страха.

И все они в той или иной степени напоминали Лору, ее тонкое, ангельское лицо, рассеянный взгляд. Иначе и быть не могло; к такому результату привела слепая сила эволюции, тысячи лет вертевшая злополучным экипажем. Надобность в мыслительных способностях отпала, но подобное лицо могло смягчить сердце дряхлого существа, управлявшего миром.

Странная живая картина из лиц Лоры лишь мгновение оставалась неподвижной. Затем смертные обратились в бегство. Они устремились прочь по коридору, бегом, ползком, натыкаясь на стены.

— Черт меня возьми, с каждым поколением они все больше напоминают шимпанзе, — пробурчала Андрес.

В мгновение ока все исчезли, и осталась лишь несчастная женщина.

Русель приблизился к женщине, двигаясь осторожно, чтобы не потревожить ее. Она была молода — двадцать, двадцать один? Определить возраст смертных становилось труднее; с каждым поколением они созревали все медленнее и медленнее. Эта девушка явно была уже способна иметь детей — более того, она недавно стала матерью, об этом говорил ее дряблый живот и тяжелые от молока груди. Она вся была в крови — ужасное ярко-алое пятно на фоне тусклых вытертых переборок. Но на руках она держала не дитя.

— Клянусь Летой, — произнес Русель. — Это рука. Детская рука. Меня, наверное, сейчас вырвет.

— Не получится. Взгляни поближе.

Из окровавленного куска плоти торчала белая кость. Руку оторвали у запястья. Два крошечных пальчика были почти начисто обгрызены — от них остались лишь суставы.

— Это запястье, — безжалостно продолжала Андрес, — откусили. Зубами, Русель. И пальцы грызли тоже зубами. Подумай об этом. Немного практики, и можно, схватив один из этих пальчиков резцами, содрать с них мышцы и сухожилия…

— Заткнись! Клянусь Летой, Андрес, я сам вижу. Мы всегда старались избежать каннибализма. Мне казалось, что это достаточно прочно вколочено в их убогие черепа.

— Прочно, без сомнения. Но мне кажется, это был не каннибал — тот, кто это сделал, не принадлежал к роду людскому.

Русель, поднявшись повыше, огляделся. Он заметил кровавый след, ведущий прочь от женщины; сомнения не было: что-то тащили по полу.