Владимир Колотенко - Тебе и Огню

Не забыть бы...

Наполовину наполненной...

Успех пришел, как приходит лето, и не стал, как когда-то хотелось, приятной неожиданностью. Да и что такое успех? Застрелить какого-то гада или пустить кровь какой-нибудь крысе? Я отказался от успеха, как отказываются, повзрослев, от плюшевых мишек и пластмассовых кукол. Не покладая рук, я занялся своей работой и взял себе за правило: если уж ты занят каким-нибудь делом, делай его хорошо. Да, блистательно! Лучше всех, раз ты хочешь быть лучшим.

Вот и Тина за это - лучше всех!

Не покладая ног, я пустился в дорогу за лучшим и, знаете, своего добился. Кто-то играет в карты, кто в рулетку, а я зарабатываю на жизнь выстрелами. Теперь я живу не спеша, без желания славы и жажды всевселенского блеска. Бывают минуты, когда я вынужден за что-нибудь зацепиться, чтобы меня не сорвало с петель, не слизало языком нетерпения и жуткой ненависти с лица планеты, и часто случается так, что приходится цепляться лишь за курок собственной винтовки. Я всегда среди людей, но как волк одинок и ищу утешения в грусти. Да, я праздную свое одиночество, как другие празднуют Новый год или день своего рождения, только без всякой помпезы, тихо, свято, смиренно, не на показ, а в самом себе. Я укоренил в себе одиночество и поселил в себе радость жить в стране без границ, без людей, без злости и зависти, без потерь... Я танцую свое одиночество и пою его, пью его как живительную влагу в знойной пустыне... Я его раб, который свободнее самого свободного из живущих на этой земле. Но я не только вполне самодостаточен, я и респектабелен, да-да. И вполне! Со мной носятся... И я, признаюсь, проявляю тайную страсть к тщеславию. Я же человек, и ясное дело, ничто человеческое...

Но скажу честно: если бы не Тинка...

В самом деле: что за шалости я себе позволяю?!

Жизнь, признаюсь, качнулась то ли вкривь, то ли вкось...

Да. Так что ж!

Теперь ноет поясница. Очень неудобная поза для наблюдения за своими жертвами - сидя в кресле-качалке, ноги на подлокотниках...

И эта жара.

Паутина прицела настойчиво выискивает среди множества совершенно невыразительных безмятежно-радостных рож ее озабоченный лик. Господи, как же я знаю этот беспощадно чарующий взгляд ее удивительно удивленных больших рыжих глаз, эту беспримерно милую улыбку с веселыми ямочками на щеках, эти чувственные сладкие сочные губы!.. Господи, как я люблю эти хрупкие глянцевые смуглые плечи и изящную лозу этих сильных и смелых рук, эту мягкую нежную шелковистость вон тех пальчиков с розовыми ноготками, и вот этот ветреный поворот головы, когда она на ходу смотрит из-под прерыжей челки в сторону, и излом удивленных бровей, и вот эту родинку над верхней губой, и вон те по-детски выпирающие ключицы...

Господи, как же я знаю ее счастье!

Я закрываю глаза, чтобы ее счастье не ослепило меня. Разве я не рад ее счастью? Мы всегда так мечтали о той минуте, когда жизнь одарит нас чудом Неба: вы - одно, вечность - ваша...

Маска не то чтобы отчаяния, но легкой встревоженности, которую я нередко в последние годы замечаю на ее лице, теперь вызывает и у меня чувство тревоги. Тень печали, прикрывшая легкой вуалью глаза, и теперь дремлет на её ресницах...

Забегали на левой стопе мурашки - затекла нога... Нужно отложить винтовку, встать во весь рост, присесть, встать, потянуться, встав на цыпочки, поморгать глазами, глядя на тусклую лампочку, снова усесться в удобное кресло, ляжки на подлокотники, дотянуться до своей бутылки, сделать два-три глотка и - за дело. Еще столько работы! Я не знаю, на ком остановить свой выбор. Иногда мне кажется, что я забрался не в свою песочницу.

Я закрываю глаза, чтобы слышать ее:

От озноба укрыться нечем

И зажмурясь тебя я вижу

Режиссирует тени вечер

Где тут ставят свечки за рыжих?

Я хотела вплыть павой белой

В этот мир из злых лабиринтов.

Быть здесь рыжим - шальная смелость,

Очень сложно здесь выжить рыжим.

Если нет у тебя арены

Мечен рыжий тавром ломким.

Сердцем алым, внутри-рыжим

Освещаем собой потемки.

Не пугайтесь! Однажды выжав

Каплю рыжести в тусклой гамме-

Получаешь в мир рыжий визу.

Подпишитесь кардиограммно.

- Конечно, смелость, - произношу я вслух самому себе, чтобы убедиться в правдивости и достоверности этого неистового ее утверждения, - шальная смелость!..

Пава белая...

Бац!..

Попал!

Это я грохнул Грина! С его Ассолью!

Бац! Еще раз!.. Чтобы все его буковки, славно слепленные и ладно сшитые, разлетелись как мухи...