Владимир Колотенко - Тебе и Огню

- Почему же вы, - спрашивает Лена, - не сотворили себе Нострадамуса или Эдгара Кейси, или того же Мессинга, на худой конец Глобу... А?

- На худой конец?

- Ну да! Вы ведь легко могли, клонировав их всех, предсказать свое будущее, будущее вашей затеи, вашей пирамиды. Глобу-то, надеюсь, вы вовлекли...

- Ты уже спрашивала об этом.

- Правда?

- Глобу - нет.

- Нет? Почему?..

- Ну, знаешь, не смеши, - говорю я, - Глоба... Ну нет-нет... Ну при чем тут эта Глоба? Он же пуст как дырявая алюминиевая кружка.

- Кружка?!

Лена вытаращила на меня свои огромные глазищи.

- Наша машина сказала, что...

- Машина сказала?

- Мы надеялись, что прогнозы, которыми нас снабжал наш электронный предсказатель...

- Не оправдаются?

- Собственно, в ее предсказаниях не было этого подводного атомного взрыва. Машина не могла знать настроение тех вояк, которые все это...

- Да-да, - говорит Лена, - я понимаю: машина - это машина. Ей, пожалуй, никогда не заменить ни Нострадамуса, ни Кейси... Только живой мозг способен распознать угрозу для человечества.

Я только согласно киваю: только живой мозг!

- Но слушай, - Лена берет мою руку, - из всего, о чем ты мне все это время рассказывал, можно не только создать какой-то там виртуальный образ или прекрасный сценарий фантастического фильма, из этого можно, это же очевидно! можно сделать красивый бизнес-план строительства нового мира! Ты согласен?

- Да. Но не в этой стране.

- Ты согласен?

- Ты меня спрашиваешь?

- Слушай, напиши! А ты напиши! Книгу! Напиши об этом целую книгу! Ведь такой необходимый, такой прекрасный и простой материал.

- Я пробовал, - говорю я, - но это...

- Что?

- Ты знаешь, что такое страх чистого листа?

- Страх чего? Ты чего-то боишься?! Ты представляешь, какой будет резонанс, какой будет фурор!

- Зачем нам фурор?

- Это должно быть похоже на «Крик»! - восклицает Лена.

- Мне кажется, мир уже обожрался ором, - говорю я, - мир жаждет нежной, если хочешь, волшебной тишины.

- Вот и напиши свою «Тишину», подобно тому, как Мунк написал свой «Крик».

- Ах, Мунк! «Крик»!

- Это будет величественно!

- Ты думаешь, у меня хватит красок?

- Все они в моем note-book'е. Зря ли я все, что ты мне рассказывал так старательно записывала и снимала? Как Лени Рифеншталь собрала своей кинохроникой всю историю нацизма, так и я всю историю строительства Пирамиды запечатлела в самых современных цифровых технологиях. И Юлин багаж! Там есть все... Даже слышно, как в прудах распускаются лилии... Ты же сам видел! И стоит только захотеть...

- Да-да, ты права, - верно, верно... Вот только...

- Что? Страх?!

- Кому это нужно? Лучше послушай:

Погас мой свет, и тьмою дух объят -

Так, солнце скрыв, луна вершит затменье

И в горьком роковом оцепененье

Я в смерть уйти от этой смерти рад.

Это Петрарка...

- Как красиво!..

- Я так не смогу, потому-то меня и одолевает страх. А вот:

Ты мой омут, острог и порт.

И несбыточная печаль.

Где немыслимый тот аккорд?

Для того чтоб любовь зачать,

Не хватило ветров и сил,

Недостало тебе огня -

Обесточенный мир остыл

С появлениями меня.

Ты дичаешь - отстань, отринь,

И, впиваясь, в мои соски,

Ты глотаешь свой горький Рим -

Квинтэссенциями тоски.

Тишина...

- Да, - тихо произносит Лена, - это - божественно!..

- Ну, а теперь, - спрашиваю я, - теперь ты веришь?

Лена встаёт. Она не понимает, во что она должна верить.

- Что?

Она только смотрит на меня, думая о чём-то своём. Я улыбаюсь.

- Лен?..

- Да...

- Теперь-то веришь в Тину?

- Я давно... Там есть ещё, - произносит она, - четыре строки. Помнишь?

Мы рисуем. Мазок. Каприз.

"Ты испачкал вот здесь. Утрись".

Мир, впечатанный в наш эскиз,

Подставляет живот под кисть.

Я помню, конечно, помню.

И вдруг я просто ору!

- Слушай!

Меня давно уже мучает этот вопрос:

- Почему - ты?! - спрашиваю я.

Лена не понимает. Выжидательно смотрит на меня удивленными глазами.

- Почему я рассказываю все это только тебе?

Лена улыбается:

- Ах, вот ты о чем!

- Да! Я мог бы все это...

Лена качает головой:

- Не мог!

- Объясни! У меня в жизни было столько прекрасных...

- Пойми, - говорит Лена, - в жизни каждого человека есть только один слушатель! Ты же сам говорил: у каждого Македонского свой Аристотель, у каждого Цезаря - свой Брут.

- Ты - мой Брут? Или мой Аристотель?

- Я - твоя Елена!

К этому добавить нечего, я и молчу. А моя Елена встает и выключает диктофон.

«Почему - ты?!». Разве этот вопрос требует ответа? Ведь чувства не лгут.