Владимир Колотенко - Тебе и Огню

Теперь все глаза были устремлены на этот оживший огонь. Все были просто заворожены этим сизым вьюнком. И уж кто во что горазд - подпитывали его всем, что только было под рукой, что горело и не горело, только бы не дать ему умереть.

Чумной вдруг откинул свой чёрный капюшон, оглянулся и стал пристально вглядываться в глаза присутствующих: может быть, у кого-то есть другая идея?! Он не спрашивал, спрашивали его желтые глаза. Невозмутимо сверля. Других идей не было. Все, кому доставалось от его тяжёлого взгляда, отводили глаза в сторону, упирая свои взгляды кто в спину соседа, кто прикрываясь локтем, как от удара, а кто и топя их в урнах с мусором или в свежих дождевых лужицах... В чем попало...

Нет так и нет! Досадно!.. Да и какая другая идея?! Предать всё опостылевшее за тысячи лет огню - что может быть прекраснее!

Чистка! Может, даже чистилище...

Это - как Тунгусский метеорит: всё - подчистую... И вскоре - новая поросль...

Что может быть прекраснее!

У Чумы рожа вполне довольная! Никто не смог с ним сравниться. Даже Папа! Иуда? Этот жалкий заморыш? Этот скупердяй Караваджишко со своим «Поцелуем», со своим «Взятием Христа...»?

Чума, глядя на осклабившегося Иуду, даже руки потёр от удовольствия: ну что, Микельанджело, взял своего Христа под стражу?

Здесь не хватало нам только «Головы Голиафа» и «Усекновения головы Иоанна Крестителя». Не хватало только поэтики крика - кровавого fecit michela, fecit michela...

Абсолютный шедевр Караваджо!

Он (Чумной) - лучший и всемогущий, даже растоптал Жорину трубку. «Жжжах!» - его восклицание! Он снова поправляет съехавший на бок капюшон и чешет руки.

Итак...

На Жору уже не обращали внимания. Да он и сам был зачарован зрелищем.

Пожарец разгорался.

Вдруг мысль: что если... О, Господи милостивый! Что если все они в сговоре? И Чума со своей спичкой, и Жора на кресте со своей едва раскуренной трубкой? Что если они... Да ну! Нет!.. И Папа со своим Иудой... Что если они... И Тинка, и Тинка! Ведь все они просто жить не могут без огненных феерий, без того, чтобы... И Тина?!

Я медленно повернул голову, заглянул настоящему замаскированному Жоре, с любопытством следящим за действиями Чумы, заглянул ему в глаза.

Он даже не удостоил меня взглядом.

Я дёрнул его за рукав легкой куртки.

- Что?

Он даже не повернул головы.

Внезапно в небе появился вертолёт. Затем ещё. И ещё... Они как какие-то огромные стрекозы из мезозоя летали кругами над нами, стрекоча и стрекоча. Теперь все задрали головы вверх. Яркие лучи прожекторов резали сумерки, выискивая Жору. Стало ясно, что это то ли полиция, то ли телевизионщики или киношники... Я никак не мог вспомнить, какое сегодня число.

- Жор, - сказал я и ещё раз дёрнул его за рукав.

- Ну?

Он лишь мельком взглянул на вертолёты и тотчас потерял к ним всякий интерес.

- Сегодня семнадцатое? - спросил я.

- Восемнадцатое, - сказал он.

Это был день его рождения. Дождя не было, только дальние зарницы. Жорины руки были пусты. Теперь, видимо, уже навеки. Тина верно тогда... Ей бы... Ну да бог с ней.

- Что? - спрашивает Лена, - договаривай. Эти твои полуфразы-полунамёки...

- Мне показалось, что Жора взволнован, но только показалось - его пальцы были спокойны. У меня не было никакого желания поздравлять его. Да и дата не совсем круглая, не юбилейная, даже квадратная... Если все цифры упорядочить соответствующим образом. Если вот как-то так - то как раз и получался квадрат. Ребус!

- Что, тридцать три? - спрашивает Лена.

- Что «тридцать три»? Какие «тридцать три»?! Где теперь эти его «тридцать три»?

Я мог бы, конечно, напомнить ему - вдруг он забыл! Но зачем? Это ничего бы не изменило. К тому же надо было дождаться развязки. Это распятие, этот пожарец...

- А Тина?

- Толкотня была адская! Столпотворение! Вавилонское! Воистину всевселенское преставление! Папарацци не давали проходу...

Кто-то поднёс к костру балончик и пшикнул на огонь, и тотчас яркая вспышка озарила лица. Все вдруг радостно разулыбались - понравилось.

Костёр разгорался...

Юля даже не пыталась его погасить: её бы просто... Ей бы не дали! Она только смотрела и смотрела на Жору, ела его пытливым взглядом, но он был увлечён огнём.

Tibi et igni!

Запах свежего дыма щекотал ноздри, дым слезил глаза...

- Вы что же, совсем там все очумели? - спрашивает Лена.

- Чучма в чёрном балахоне, как и положено инквизитору, с капюшоном...

- Чучма?

- Чучма - Инквизитор... Потом мы так его и называли - Чучма. Чума!

- Почему Чучма?