Джон Варли - Титан. Фея. Демон

Но теперь происходило что-то еще. Сейчас она разберется. Громадный лоб задумчиво нахмурился.

И тут послышались крики. В то же самое время другая группа титанид, организованная в оркестр горнов и барабанов, принялась исполнять исключительно громкий номер и замаршировала к востоку. Таким образом, Сирокко осталась одна, почти в километре перед своей армией.

Так-так, прикинем. Первая группа титанид теперь, должно быть, почти у ворот «Дисней». Эта новая направляется к «Голдвину». Не рассредоточивает ли Сирокко свои силы, готовясь к атаке?

Послышалось двенадцать хлопков. Гея подняла взгляд и увидела, как с запада на восток снова летят крошечные самолетики. Этот фактор тоже следует учесть. Самолеты миновали Свистолет… а тот вдруг почему-то показался Гее короче. К тому же пузырь пускал не то дым, не то пар…

Тут Гея сообразила. Свистолет казался короче, потому что он направлялся к ней. И прямо у нее на глазах он еще больше спрямил курс, направляясь чуть ли не вертикально вниз. Затем с его хвоста полились тонны балластной воды, и дирижабль стал подниматься все выше, пока не превратился в массивный круг на фоне желтого неба. Тогда он снова пошел вниз.

«Пар» на поверку оказался вылетающими из верхних вентиляционных отверстий херувимами, а также мириадами существ, многие из которых были не крупнее мыши, что выпрыгивали с боков, опускаясь на концах крошечных парашютиков. Эвакуация шла полным ходом. Зрелище было устрашающее, особенно в сопровождении жуткого звука: надсадного, скорбного воя, от которого у Геи отвисла челюсть.

То был предсмертный вопль дирижабля.

Лютер стоял в одиночестве на верху стены — неподалеку от своей часовни у ворот «Голдвин». Все выходило так, будто он остался в стороне от событий.

Лютер знал, что жить ему осталось недолго. Он безропотно терпел пытки, оказавшись в лапах Коллегии кардиналов папы Джоанны, долгое время после триумфа Кали не удостаивался внимания Геи. Лютер оказался вне круга приближенных — и это было больнее всего. Ибо все, чего ему хотелось, — это служить Гее.

Он наблюдал за битвой со змеей. Гея победила, а он не почувствовал ни радости, ни боли.

Затем он увидел, как свой заход делает дирижабль…

И в этот самый момент, прежде чем богиня взглянула в небо, какая-то малая часть его разума, по-прежнему настроенная на мысли Геи, уловила ее сомнения.

Лютер пал на колени. Он терзал свою плоть и молился.

Разум Лютера был похож на грузовик с квадратными колесами. Двигался, но понемногу и с неимоверными усилиями. Лютер напрягался, подымая свой разум на угол, и наконец тот с глухим стуком переваливался на новую мысль. Тогда Лютер снова напрягался.

«Где Дитя?» — подумал он.

Еще напрячься, поднять, и… бумм.

«Вся армия дьявола здесь, на севере». Бумм.

«Что, если все это отвлекающий удар?» Бумм. «Что, если настоящая атака последует откуда-то еще?».

Тут в самое ухо Лютеру зашептал чей-то голос. Так похоже на жену… но у него нет никакой жены. Это Гея… конечно же, это Гея.

— Ворота «Фокс» на юге, — произнес голос.

— Ворота «Фокс», ворота «Фокс», — забормотал Лютер. Рот его уже давно превратился в такую руину, что оттуда доносилось только «хохоха хох, хохоха хох».

На станции «Голдвин» ждал поезд. Лютер забрался туда, на узкий монорельс, что бежал по верху стены.

Так, вначале должен быть паровоз. Забравшись в кабину машиниста, Лютер до упора вытянул на себя большой железный рычаг. Поезд двинулся, быстро набирая скорость.

Крис несся по лесу жил. Адаму это, похоже, нравилось.

— Быстрее, папа, быстрее! — кричал он.

Тьма была бы хоть глаз выколи, не плыви где-то впереди загадочный голубой огонек. Крису ничего не оставалось, как надеяться, что огонек указывает путь, ибо без него, даже с фонариком, он бы мгновенно заблудился.

— Догони его, папа!

«Надеюсь, не догоню, — подумал Крис. — Если я его догоню, что мне с ним дальше делать? Надеюсь, он так и будет плыть метрах в пятидесяти впереди. И еще надеюсь, что ни обо что тут не споткнусь…».

Где-то далеко-далеко послышался долгий рокочущий взрыв.

Крис задумался, что бы это могло быть.

Кельвин занял сиденье бомбардира — как раз под самым кончиком гигантского корпуса Свистолета. С головы до ног окутанный роскошными тканями, он все равно дрожал. Не по себе ему было. Кельвин никак не мог избавиться от озноба. Все, что он ел, сразу просилось назад. И почти непрерывно болела голова.

Кельвин не знал, что у него за болезнь. Диагноз, наверное, можно было поставить, а вот в своей излечимости он сильно сомневался. В чем он не сомневался — так это в том, что пришло время паковать барахлишко.