Грег Иган - Лестница Шильда

Слезы снова потекли из его глаз. Она утерла их тыльной стороной ладони.

― Я тебе поверю.

Чикайя отвернулся. Вокруг нее все полыхало от страсти, с какой сокрушала она любую нелепицу, удушавшую свободу мысли, и так было с первого дня, как они повстречались. Когда им случалось заговорить о будущем, она только об этом и вела речь. О том, как бы заставить мир измениться. А теперь ей открылась возможность перевернуть весь мир кверху дном в точном согласии с его же идиотскими законами. Ничто не осталось бы прежним.

Если только он ее не удержит.

Чикайя проспал до конца Эрдалева Замедления и пробудился от глубокого сна, освеженный, но несколько дезориентированный. Он лежал в постели, слушал ветер и размышлял о том, что случилось за двести семьдесят два года.

Эрдаль отправился на Гупту, за сто тридцать шесть световых лет, и пробыл там десять дней. Восстав из колыбели и снова надев доставшееся ему при рождении тело, он обнаружит, что на Тураеве тоже прошло десять дней. Он единственный принесет какие-то новости и примется жадно описывать свое путешествие семье и близким. Но для них он не будет чужаком, незнакомцем, и непостижимая литания перемен не прозвучит в его честь.

Целая планета дожидалась его. Разве могли они сделать больше? Солнце Тураева продержится еще четыре миллиарда лет. Как вообще можно было бы проявить такую жадность, такое нетерпение, чтобы, изменив обету ожидания, бросить кого-то на произвол судьбы ради жалкой пары веков?

Чикайя был скорее горд собой, вины он почти не чувствовал. Хоть он и долго медлил, сердце в конце концов встало куда надо. Он поклялся, что в будущем никогда больше не проявит подобной слабости.

Одеваясь, он бросил взгляд на шрам. Он знал, что родители заметят его, но не спросят, откуда шрам взялся. Это было его право — решить, кому сказать и когда.

Над шрамом, между ног, кожа покраснела и чесалась. Чикайя сел на край кровати и осторожно потрогал воспаленный участок. Прикасаться к нему было щекотно. Он слегка улыбнулся, но едва ли стоило скрывать от себя, что с куда большим удовольствием он бы дал себя пощекотать… другой.

Он закончил одеваться и прошелся по комнате. Он и не думал, что это случится так скоро. У некоторых это происходило в четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать. Он был высок ростом, но не слишком развит физически для своего возраста. Он не был готов к такому. Он дал слабину. Совершил ошибку.

Он опять сел на кровать, стараясь не поддаваться панике. Ничего необратимого не произошло. Над чем бы его тело ни трудилось, понадобится еще год, чтобы это завершить. Первый раз всегда самый трудный и долгий. И он все еще может изменить себя. Переменить свои чувства. Все подвластно человеческой воле, как-то раз объяснил ему отец. Пока ты не полюбил кого-то всей душой и не уверился, что они [49]испытывают к тебе те же чувства, ни у кого из вас не вырастут хотелки.

Чикайя вновь обследовал набухший участок кожи и мрачно уставился на бесформенное утолщение в паху. У каждой пары это по-своему, и каждая пара дает жизнь особому ребенку. Молекул, пролетевших между ними, могло оказаться достаточно, чтобы сформировать такую пару. Теперь они могли бы связать жизнь друг с другом. В буквальном смысле слова переделав себя во имя любви. Даже химические сигналы принесут им наслаждение от создания взаимодополняющей композиции, столь же уникальной, как и плоть, коей суждено претерпеть единение.

Чикайя яростно прошептал:

― Я не люблю тебя. Ты для меня ничего не значишь. Я не люблю тебя!

Говоря так, он представил себе ее лицо. Он может повторять эти слова, думая о нем, ежедневно, просыпаясь и отходя ко сну. Дважды в день. Надо быть сильным, надо упорствовать. И тогда телу ничего не останется, как прислушаться.

Софус оказался достаточно тактичным человеком, чтобы не интересоваться, откуда Чикайя с Мариамой знают друг друга. Ему наверно и так было понятно, что история эта окажется длинной, непростой, никак не связанной с его насущными делами.

Чикайя ограничился кратчайшим возможным в той ситуации разъяснением.

― Мы росли вместе, в одном городе на Тураеве, — сказал он. — И давно уже разбежались.

Когда Мариама спросила, что происходит на «Риндлере», Чикайя вынужден был переадресовать вопрос Софусу. Тот охотно принялся просвещать новоприбывшую на предмет семнадцати десятилетий успехов и неудач. Чикайя слушал вполуха, втайне надеясь, что Мариама окажется внимательнее. Мысли его до сих пор метались, он еще не отошел от вызванного ее прибытием шока и ни на чем не мог сосредоточиться. Потом, оставшись в одиночестве, он прослушает весь разговор в записи.