Фриц Лейбер - Зеленое тысячелетие. Рассказы

Я одобрительно выдохнул. А затем мне в голову пришла неприятная мысль. Я не собирался высказывать ее вслух, но Макс спросил:

— В чем дело, Фред?

Я не смог быстро придумать ничего другого, да и, впрочем, подобная мысль могла посетить кого угодно…

— Ну, а все это создание ярко выраженных симптомов, — начал я, — нет ли здесь определенной доли…

Макс подобрал верное слово:

— Опасности? — Он покачал головой. — Мы всегда очень осторожны.

— В любом случае, — звонко прозвучал голос Фиаринга, — каким бы ни был риск, я считаю, что это стоит продолжать.

Он улыбнулся.

Двойной смысл, который тут же почудился в его словах, обжег меня, и я импульсивно продолжил:

— Ну, конечно, некоторые люди сочли бы это исключительно опасным. Например, ваша мать или Вельда.

Макс внимательно посмотрел на меня.

— Ни моя мать, ни миссис Редфорд ничего не знают о сути наших экспериментов, — заверил меня Фиаринг.

Возникла пауза. Неожиданно Макс усмехнулся мне, потянулся и обратился к Фиарингу:

— Как вы чувствуете себя сейчас?

— Великолепно.

— Готовы к еще одной небольшой демонстрации?

— Конечно.

— Кстати, Макс, — внезапно произнес я, — там, в коридоре, ты упоминал о…

Он бросил на меня предупреждающий взгляд:

— Обсудим это в другой раз.

— А какие болезни вы будете вызывать у меня сейчас? — поинтересовался Фиаринг.

Макс жестом остановил его:

— Вы же знаете — об этом вам никогда не говорят. Нельзя, чтобы ваше сознание мешало вам. Однако сейчас мы попробуем новые сигналы. Фред, я надеюсь, ты согласишься подождать в коридоре, пока я буду вводить Джона в состояние гипнотического сна и инструктировать его — знакомить с новыми сигналами. Боюсь, что мы еще не можем рисковать, проводя опыт в присутствии третьего лица, — это может оказать непредвиденное воздействие на начальном этапе эксперимента. Хотя, возможно, чтобы урегулировать это, нам будет достаточно еще одного или двух сеансов. Понимаешь, Фред, это только первый из огромного количества экспериментов, которых, я надеюсь, ты будешь свидетелем. Так что тебе предстоит немало. Единственная реальная компенсация, которую я могу предложить, — это исключительное право сообщить о результатах общественности, когда придет время.

— Поверь, я сочту это за честь, — искренне заверил я, выходя в коридор.

Я зажег сигарету, покурил немного и лишь тогда в полной мере осознал невероятный смысл экспериментов Макса.

Положим, что окажется возможным передавать способности Фиаринга другим людям.

Благо от этого было бы неисчислимым. Люди могли бы помогать своему телу бороться против болезни и процессов перерождения. Например, уменьшать или полностью останавливать кровотечение из раны. Они могли бы мобилизовать защитные силы организма для борьбы с местной инфекцией и останавливать болезнетворный процесс в самом начале. Возможно, они могли бы излечивать больные органы, заставлять их работать в нужном ритме, расширять сосуды, предотвращать или сдерживать развитие рака. Стало бы возможным избежать болезней и даже старения. Мы могли бы превратиться в расу бессмертных, обладающих иммунитетом ко времени и тлению. Счастливую расу людей, которых не беспокоят конфликты тела и разума, инстинкта и сознания, истощающие энергию человечества и лежащие в основе всех раздоров и войн.

Здесь в буквальном смысле не было видно предела открывающимся возможностям. Я не чувствовал, как летит время. Мои мысли парили, но Макс неслышно открыл дверь и жестом пригласил меня внутрь.

Фиаринг снова лежал на столе. Его глаза были закрыты, но выглядел он таким же замечательно здоровым, как и раньше. Его грудь поднималась и опускалась в такт дыханию. Мне даже показалось, что я вижу, как циркулирует кровь под его светлой кожей.

Я видел, что Макс с трудом сдерживает себя.

— Мы, конечно же, можем говорить, — сказал он, — но лучше делать это негромко.

— Он находится под гипнозом? — поинтересовался я.

— Да.

— И ты уже дал ему указания?

— Да. Смотри внимательно.

— И какие же они на этот раз, Макс?

Губы Макса странно искривились.

— Смотри.

Он постучал карандашом.

Я смотрел. Прошло пять, десять секунд, но, казалось, ничего не менялось.

Грудь Фиаринга перестала вздыматься.

Его кожа стала приобретать бледность.

По телу прошли слабые конвульсии. Его веки раскрылись, и я увидел белки закатившихся глаз. Больше никаких движений я не заметил.