Фриц Лейбер - Зеленое тысячелетие. Рассказы

Я посмотрел на Джона Фиаринга и понял, что мое первое впечатление о его прекрасном здоровье не вполне соответствовало истинному положению вещей. Дело было не в том, что он являл собой ясноглазого, атлетически сложенного молодого человека, дело было в гораздо большем — в чем-то непостижимом. Мне пришло в голову, что если о каком-то человеке и можно было сказать, что он «излучает здоровье» в буквальном смысле этой нелепой фразы, то этим человеком был Джон Фиаринг. Я знал, что это просто мое воображение, но мне казалось, что я даже вижу пульсирующую вокруг него золотистую ауру здоровья.

Его разум был так же отлично сбалансирован, как и тело. Он сидел в свободной красивой позе, обернутый в простыню. В нем не было ни намека на нервозность — абсолютно живой, но в каком-то смысле абсолютно невозмутимый человек.

Легко можно было представить такого мужчину в постели — естественным, уверенным в себе, без заминок и неуклюжести, без срыва ритма, без боязни тела, без вероломства разума, подводящего среднего невротика или, говоря другими словами, обычного человека. Внезапно меня поразила мысль, что Вельда должна любить Джона, что ни одна женщина не смогла бы избежать безрассудной любви к такому мужчине, хотя он и не звезда футбола, у него нет горы мышц и он гораздо более утончен.

И все же, несмотря на это, я чувствовал в Фиаринге что-то отталкивающее — возможно, потому, что он был слишком идеальным и четко функционирующим, как сияющая динамо-машина, например, или как чудесная картина, в которой нет ни капли уродства или дисгармонии, создающих индивидуальность. У большинства людей кроме того ощущается вечный конфликт между слабым и нерешительным тираном Разумом и упрямым, восстающим рабом Телом. У Фиаринга же этот конфликт, казалось, вообще отсутствовал. И это производило неприятное впечатление. В нем была какая-то скрытая твердость, создававшая впечатление нерушимости. Можно сказать, что из него получилось бы отвратительное привидение.

Конечно же, возможно, я воспринял его так оттого, что завидовал его осанке и телосложению. Или, быть может, ревновал, становясь на сторону Макса.

Но какими бы ни были источники моего отвращения, мне стало казаться, что Макс чувствует то же, что и я. И не потому, что Макс ослабил свое нежное, почти отеческое внимание к Джону, а потому, что он с большим усилием создавал его. Это неуклюжее «наш Джон», например. Не думаю, что он скрывал ревнивую ненависть, но, тем не менее, он все время честно боролся с внутренней антипатией.

Что касается Фиаринга, то он, казалось, пребывал в полном неведении относительно враждебных чувств со стороны Макса. Он вел себя совершенно открыто и дружелюбно.

В этой связи стало интересно: отдает ли себе Макс отчет в своих чувствах? Но все эти раздумья на заняли много времени. Я был поглощен рассказом Макса.

Макс склонился над столом. Его глаза за толстыми линзами очков возбужденно моргали, что производило довольно странное впечатление.

— Мое воображение было поражено, — продолжил он. — Не было видно конца тем открытиям, которые можно было бы совершить благодаря этой суперпсихосоматической личности. Мы могли бы изучать клиническое течение болезни в идеальных условиях, вызывая проявления симптомов болезни в здоровом организме. Можно было бы исследовать тайны течения физиологических процессов. Можно было бы проследить за процессами передачи нервных импульсов в организме, что недоступно для исследователей. И, наконец, если бы мы смогли обучать способности, которой обладает Джон, других людей… Но здесь я слишком забегаю вперед.

Я поговорил с Джоном. Он понял меня. Уяснил, какую услугу мог бы оказать человечеству, и с радостью согласился принять участие в моих экспериментах.

Но с самого начала возникло затруднение. Джону, как он ни старался, не удавалось вызывать симптомы сознательно. Как я уже говорил, никому не удается симулировать проявления болезни. А я просил Джона именно об этом. Поскольку он прошел лечение у психиатра, его подсознание вело себя настолько примерно, что не поддавалось обычным уговорам.

Тогда мы почти прекратили работу над проектом. Но я придумал, как обойти это препятствие: прямым воздействием на подсознание при помощи гипноза.

Оказалось, что Джон подвержен гипнозу. Мы попробовали — и это сработало!

Глаза Макса сияли, как звезды, когда он произнес это.

— Вот так обстоят дела на сегодняшний день, — закончил он, снова опускаясь в кресло. — Мы понемногу начали работать над регуляцией кровяного давления, иннервацией лимфатических узлов и над кое-чем еще. Но в основном мы улучшали наш проект, привыкали к гипнозу. Самая важная работа оставалась впереди.