Илана Чубарова - Смежная зона. Фантастический роман

Может, сегодня стоит изменить не только привычку пить жасминовый чай после сеанса? Может, пойти навстречу желаниям Куллиты? Дюман представил, что и как должно после этого случиться и почувствовал, что даже с Иолой сейчас он хотел бы просто поговорить или просто помолчать. И ничего больше.

Круг компьютерного экрана вернулся на свое место и смиренно погас.

Куллита напевно излагала все особенности пирогов с курагой и рисом, разливала чай, хозяйничала; мимоходом вытерла пятно на дверце холодильника, поправила складки пледа на диване, что-то переставила на полочке над столом, наткнулась глазами на фотографию Иолы.

– Безумно болит голова, можно я съем твой пирог завтра? – Дюман понимал, что обижает девушку, но ему так нестерпимо захотелось остаться одному.

– То, что ты написал в отчете, – отписка. От Мирта ты вернулся слишком встревоженным. Ты что-то скрываешь, – Агнесса ди Ян выписывала ему направление на подключение к Замату. Все, как всегда, но скрытое напряжение и тревога застыли во взгляде из-под очков.

– Сколько у меня сегодня подключений? – вместо ответа спросил Дюман.

– Семь, как обычно, – Этот пустой вопрос удивил и напряг Агнессу еще больше.

– Поговорим в перерыве.

Рано утром ему звонила Иола. Сама! Что было уже необычно. Сказала, что получила его оправдательных два слова, напишет ответ и вечером ждет у себя – надо поговорить. Привычка общаться письмами укоренилась года два назад. Оба так уставали от общения на работе, что говорить друг с другом не было сил. Встречаясь, они вместе молчали, и от этого им было хорошо. А все, что хотели друг другу сказать, отправляли в письмах. Переехать к Дюману Иола отказывалась, временами куда-то пропадала без объяснений, обижалась, что он не успевает прочесть ее очередное письмо и вовремя ответить. Иногда, капризничая, требовала чего-то совершенно не логичного: например, когда он спит один, класть под подушку листок с ее именем. А однажды она пришла чуть свет, без предупреждения, и, проверив выполнение этого требования, устроила настоящий скандал из-за того, что имя было написано слишком мелко. Но он прощал ей все сумасбродства: никто, кроме нее, не умел так понимающе молчать.

«Встретиться, чтобы поговорить», – для Иолы это было также необычно, как и осень в летней роще Мирта.

Замат встретил Дюмана сдержанно. Его мир был совсем крошечный: маленькая комнатка без окон и дверей, заполненная электроникой, огромным количеством разнокалиберных предметов, старых афиш, журналов. В той, земной жизни Замат был фанатом нескольких музыкальных групп. Здесь у него были все их записи до того года, как он заболел. Первые месяцы он все просил Дюмана принести ему новые диски, но потом, когда понял, что ничего материального «принести» сюда невозможно, уговорил доктора выучивать новые песни и напевать ему здесь на диктофон. Замату повезло: у Дюмана были неплохой слух и голос, и эти записи вкупе с последними новостями о гастролях, концертах, личной жизни участников групп были главной его поддержкой в ожидании излечения и возвращения в реальный мир. В отличие от Мирта, Замат верил, что вернется, что ученые найдут способ. И после всех новостей о музыкантах Дюман должен был подробно излагать юноше новости о научных исследованиях в деле поиска лекарства.

Сегодня Замат проявлял гораздо меньше интереса ко всем новостям. Он сидел в углу своего убежища, похожего на комнату неаккуратного подростка, и смотрел на Дюмана, почти не мигая. Родных в реальном мире у юноши не осталось: мать умерла сразу после его погружения в мир внутренней комы, невеста вышла замуж спустя год, несколько друзей-фанатов были скорее приятелями и как-то рассосались сами собой, а коллег по работе он и в том мире недолюбливал, а здесь и вовсе о них не вспоминал.

Темы общения сегодня исчерпались быстро, Замат сам ничего не спрашивал, на вопросы врача отвечал односложно: «да», «нет, «спасибо». Дюман с трудом дотянул до положенного времени конца визита. Он попрощался, заверил, что в следующий раз появится по графику, посмотрел на часы и при появлении нужных цифр закрыл глаза: привычное подташнивание и легкий озноб. Но обычного сдавливание в груди не появилось, и чувства изменения плотности воздуха тоже. За долгие годы работы Дюман так привык к этим перемещениям, что не испытывал ни дискомфорта, ни страха, хотя многие новички описывали этот процесс, как крайне болезненный. Впрочем, у всех визитеров это происходило по-разному. Для Дюмана же погружения и возвращения уже стали рутиной; он хорошо знал, что должен почувствовать, прежде чем очнется в лаборатории или, наоборот, в мире следующего пациента. Сейчас что-то было не так, и врач не торопился. Когда же, наконец, открыл глаза, он был все еще в мире Замата, и юноша по-прежнему смотрел на него, не отрываясь. Может, что-то с часами?