Френк О’Доннелл - Прекрасней всех на свете

Глядя на этот гигантский мост я решил, что мне нужно перевести дух и лучшего варианта, чем спрятаться у его подножья, я не наблюдал. В округе было безлюдно и тихо, шумела только река и кричащие птицы, клюющие что-то вдоль берега, рядом с огромными каменными валунами. Кучи мусора, лежавшие неподалеку, оставшиеся с постройки моста, уже давно поросли травой. Найдя место в их тени, я присел на бетонную плиту, положив Джуди рядом с собой.

На какой-то момент я расслабился, почти забыв об этом дне и всех неприятностях, которые случились со мной сегодня.

Проросшие сорняками горы щебня, типичные для всего этого района и прочий строительный мусор был беззаботно брошен повсюду. Фабричные трубы уже не душили здесь своим густым дымом, но узнаваемый запах все еще витал в округе, смешиваясь с прохладно-сырым речным ароматом. Напротив, через реку, был виден ровный скалистый берег, за которым неприступно возвышался город Эос, освещаемый полуденным солнцем и сверкая сквозь голубую дымку его бесчисленными отражениями. Сталь, камень и бетон тянулись на сотни километров. Всемогущая Владычица питала каждую улицу и закуток своей непостижимой энергией, связывала воедино все живое, каждый вздох очищенного городского воздуха был совершен во благо ее необъятной сути.

Высокие стеклянные здания с черными как наше время фасадами, темные верхушки которых скрывались далеко за облаками, похожие на иглы дикого ежа, плотно стояли друг к другу, словно вываливаясь от тесноты из прибрежного заграждения. Вдоль всего побережья, в один ряд на меня смотрели огромные водосточные трубы, изливающие потоки нечистот, стремительно извергаемые городом.

Я посмотрел на пентаморфа. Неподвижно лежа на старой растрескавшейся плите, оставшейся от чего-то монументального, она осторожно делала каждый вздох и молча смотрела перед собой. Мне вдруг захотелось отмыть ей волосы и очистить лицо от грязи с засыхающей на жаре кровью, превратившейся в тонкую бурую корку покрывающую ее генопластиковую кожу. Я вернулся к ней с набранной в ладони мутной речной водой, еле сдерживая боль и зуд, проникающей под кожу вместе с токсинами. После, аккуратно попытался оттереть это испачканное, замазанное грязью изящное лицо, невольно вглядываясь в его совершенные черты и понимая, что после всего того что случилось я не могу позволить ей умереть здесь, в жаре под мостом, оставив меня с кучей вопросов и в пустой неопределенности. К сожалению, как следует вымыть ее у меня не вышло. Разве что немного размазал грязь да и только.

Мое сердце неестественно сжималось и медленно стучало в груди. От жары кружилась голова и жутко клонило в сон. Отвязав лоскут уже прикипевшей к запястью ткани, я снова достал прозрачную трубку из ее живота и подключил к своей вене. Опять дал пентаморфу шанс на спасение. Положив руки ей на живот, я склонил на них голову, надавив собой сверху. Я хотел сильнее прижать гемоблок, который все еще кровоточил сквозь стенки инженерного отсека. Ощущая легкую пульсацию, которая так значима сейчас для Джуди я чувствовал как меня покидают последние силы, оставляя наедине со своими мыслями. Все, что для меня было ценно раньше, ушло куда-то и превратилось в единственное желание снова поговорить с этим необычным пентаморфом.

Если бы мой отец знал, что произойдет со мной в первый же день на этой фабрике, наверняка бы уже сам схватился за свое больное сердце и начал проклинать мою мать или «ту женщину которая меня родила и оставила» – как он обычно ее называл. Я часто слышал от него о том, что все мои беды именно из-за нее, что ее характер заметен в моих «нечестивых» помыслах и поступках, а так же глупых вопросах которые, в общем-то, я уже давно перестал ему задавать. Я слышал его громкие мольбы Богине, переплетающиеся с проклятиями в чей-либо адрес. Слышал за стенкой как он, рыдая, умолял Владычицу вразумить меня, наставить на истинный путь просветления, обрести гордость за него и его службу церкви, за все измененное человечество достигшее неведомых высот, благодаря начавшемуся, еще до первой волны, священному объединению. Молился за то, чтобы я ощутил себя неотделимой частицей этого «единства» и скорее примкнул к святой воле Протоматери.

Я лежал, прижавшись к животу Джуди и думал о разном. Ловил себя на мысли, что мне вовсе не было печально или грустно, скорее наоборот. Возможно немного больно и жарко, но я определенно ощущал умиротворение от того, что смог что-то изменить сам в своей жизни, впервые взяв в руки свою судьбу. Меня наполняло странное чувство легкой радости и волнения.