Грейс Макклин: Самая прекрасная земля на свете

В начале была пустая комната, кусочек пространства, кусочек света, кусочек времени.

Я сказала: «Да будут поля» — и сотворила их из салфеток, ковра, коричневого драпа и фетра. И сотворила реки из гофрированной бумаги, продуктовой пленки и блестящей фольги и горы из папье-маше и древесной коры. И посмотрела я на поля, посмотрела на реки, посмотрела на горы и увидела, что это хорошо.

Я сказала: «Теперь пусть будет свет» — и сотворила солнце из проволочной клетки, с которой снизу свисали бусины, а еще сотворила полумесяц и яркие звезды, а на самом краю света сотворила из зеркала море, в котором отражались небо, лодки и птицы и земля (там, где они соприкасались). И посмотрела я на солнце, посмотрела на месяц, посмотрела на море и увидела, что это хорошо.

Я сказала: «Ну а дома?» И сотворила дом из пучка сена, и еще один из выдолбленного древесного ствола, и еще один из тюбика из-под ирисок, и положила туда удочку и парус, и определила место для одеяла, зубной щетки и стакана и для плиты, и подняла парус на мачте (которая на деле была ручкой от швабры), и пустила кораблик в плаванье по морю (то есть по зеркалу).

Я сотворила дома из коробок от шоколадных конфет: одна выемка стала спальней, а другая, круглая, — гостиной. Я сотворила дома из спичечного коробка, и из птичьего гнезда, и из горохового стручка, и из ракушки. И посмотрела на дома и увидела, что это хорошо.

Я сказала: «А еще здесь нужны животные» — и сотворила птиц из бумаги, и кроликов из пряжи, и собак с кошками из фетра. А еще я сотворила меховых медведей, полосатых леопардов и чешуйчатых огнедышащих драконов. Сотворила блестящих рыб и крабов в твердом панцире и еще птиц на тоненькой проволоке.

А в конце я сказала: «Нам нужны люди» — и вылепила лица и руки, губы, зубы и языки. Нарядила их, надела им парики и дохнула им в легкие.

И посмотрела я на людей, и посмотрела на животных, и посмотрела на всю эту землю. И увидела: вот, хорошо весьма.

Если посмотреть на Землю с земли, окажется, что она просто огромная. Встаньте на землю — хоть вот здесь, на школьной площадке, нагнитесь, опустите голову пониже, будто рассматриваете что-то совсем крошечное, и окажется, что она еще больше. Вокруг на многие мили бетона, а вверху на многие мили неба, а между ними на многие мили совсем ничего. Мальчишки играют в футбол и выглядят великанами, мяч — планетой, девчонки, прыгающие через скакалку, — деревьями, которые сами себя вырывают с корнем, и с каждым оборотом скакалки земля сотрясается. А вот если взглянуть с неба, мальчишки, девчонки, мяч и скакалка покажутся меньше мошек.

Я смотрю на мальчишек и девчонок. Я всех их знаю по именам, но я с ними не разговариваю. Если меня замечают, я отворачиваюсь. Рядом с моим ботинком лежит фантик, я его подбираю. Из него можно сделать клумбу, или радугу, или корону. Кладу фантик в мешок и иду дальше.

Сквозь бетон прорастают сорняки. Возле углов зданий они так и проталкиваются наружу, тянутся к свету. Некоторые я вырываю, кладу вместе с землей в жестяной стаканчик, где когда-то лежали шоколадные конфеты, в тюбик, где когда-то лежали леденцы. Их потом можно посадить заново, и они станут дубами и араукариями, буками и пальмами. Подбираю из лужи шнурок.

— Он будет шлангом, — говорю я. — Или ручейком. Или питоном. А может, лианой.

И мне хорошо, потому что через несколько часов я вернусь к себе в комнату и буду творить дальше.

А потом я вдруг начинаю падать, земля мчится навстречу, гравий впивается в коленки. Надо мной стоит мальчик. Высокий. С толстой шеей. Голубые глаза, белая кожа, нос как поросячий пятачок. Рыжеватые волосы, светлые ресницы, на лбу прилизанная прядка. Хотя я не уверена, что кто-то захочет его лизать, даже, например, овцы, которые лижут все, включая собственные носы. С ним еще двое. Один из них забирает у меня мешок. Переворачивает: фантики, шнурок и пластмассовые крышки разлетаются по ветру. Тот, с соломенными волосами, поднимает меня на ноги. Говорит: