Дмитрий Воротилин - Ложный вакуум

– Это крайне странно, – капитан словно сам с собой разговаривал.

– Что странно? То, что знание может быть причиной желания искоренения самого же знания? Не лучше ли оставить это знание, говорящее о том, почему же оно такое, и ведущее таким образом к желанию своего уничтожения, ведь все это в результате может привести к геноциду собственных желаний, если применять со столь мелочным умыслом устройство. Или то странно, что человечество издавна мечтало об устройстве, о том, на что оно способно?

– А как же карта изменений?

– Она-то и нужна для предотвращения всяких извращений истории по мере выполнения плана, который может растянуться на неопределенно долгий срок, – Ада произнесла, будто вкладывала какой-то глубокий смысл в эти слова, после чего глотнула кофе.

– А если рассматривать все человечество, его историю в целом?

Андрей немного заколебался, но, поняв, о чем говорит капитан, ответил:

– Что есть история человечества без историй отдельно взятых людей?

– А что же насчет Урусова? Как он понимал этику путешествий, то есть претэтика? – капитан высказал то, что держал в своем уме на протяжении всего разговора.

– За образованием операторов жестко следили, и, не знай Тимур прететики, он бы им не стал.

– А теперь позвольте, я порассуждаю, – сказал капитан и после недолгих раздумий начал: – Допустим, Урусов не сошел с ума, но и не является внедренным агентом. Тогда остается вариант, что он желает исправить что-то в истории. Но сделать это с минимальным изменением самого себя, а может и не допустить парадоксов. Вероятно, что он не просто так скакал по временам прямолинейно вглубь.

– Хотите сказать, что он здесь нашел что-то такое, чье изменение не допустит как нежелательного события, так и нежелательных изменений? – Ада с плохо скрываемой восторженностью повторила мысль капитана. – Как с Институтом, то есть остановиться не слишком далеко, но и не слишком близко, чтобы колебания времени затухали, не доходя до актуального времени, и чтобы проводить исследования.

Андрей смотрел на капитана с неподдельным удивлением, но скорее из осознания гениальности идеи, вероятно направляющей Тимура в последнее время. Если у него все получится, он может стать пионером в области, до которой еще не дошли сотрудники Института, находящиеся только на этапе сбора необходимой информации. А дальше что, новая должность, доселе никем не занятая, новый отдел по корректировке событий. Однако сам Тимур этого не получит. Тот здесь разве только ради своих интересов, за которые он поплатится не только карьерой, но и свободой, а может и жизнью.

– Если это действительно так, то план розыска должен немного расшириться, – сказала Ада.

– Например? – поинтересовался капитан.

– Будем действовать согласно плану. Но добавим вот ещё что. Поднимем данные о жителях города, их связях с другими городами, проезды, проживания, смерти. Выведем самые актуальные пересечения, исходя из возможности минимального искажения будущего уже только для Тимура.

– Отлично! Значит, нам нужен архив.

– Да. Хоть здесь и не используют уже бумажных носителей, нам придётся вручную загрузить данные. Архив переместили недавно и сейчас тщательно охраняют. Прежнее здание подожгли. Но уничтожить данные не смогли.

– Разделимся. Всё вместе заходить не будем – привлечём только больше внимания. Вот здесь отличное место для обзора тому, кто останется снаружи.

Бегишев вывел на общий экран какое-то публичное заведение с широкими окнами, выходящими практически на нужное им здание с архивами.

Временный штаб генерал-полковника Симпсона был стремительно, в считанные часы развернут на границе города в двух километрах от силового барьера. Полифункциональное двухэтажное здание уже было домом для него. Он уже привык к этому безразличному кабинету: стены, потолок, рабочий стол – все является частью сложной конструкции, которую может собрать всего лишь взвод солдат. Но гений инженера, отца этого грандиозного творения, не отражался в серой поверхности стола, будучи растворенным во всем существе здания.

Однако Симпсона это уже давно не поражало, в отличие от молодых офицеров, впервые увидевших процесс сборки. Однако и они со временем начинают относиться к этому, как к чему-то обыденному.

Симпсон стоял перед окном и наблюдал на разобранный силами двух взводов аэродром. Солдат копошились вокруг колоссального вида грузового самолета. перед ним разгружали ангар, чтобы принять его. Рядом выскакивали маленькие истребители, которые уже загоняли в другой ангар гораздо меньших размеров. Сжигающий нервы шум двигателей доносился до сознания Симпсона, вызывая в нем воспоминания о многочисленных боевых действиях, в которых он принимал участие, в которых ему довелось выжить. Будучи молодым старлеем, по выпуску из учебки он уже успел познать всю жестокость металла, которую обычно относят к чему-то человеческому, что способно действовать. Но Симпсон так не считал. Жестокость открывается, как только люди прячутся за металлом. Времена первой кампании против Альянса все было в наивных знаменах о свободе и правах. Ужас, сменивший их при первой встрече с разрывающими на мелкие ошметки мяса металлом, разразился истошным криком в умах тех юнцов. Симпсон с тех пор стал смотреть на все это как на театральное действие, сценарий которого известен только командирам. Не оставляя в покое Симпсона, сценарий заставил его двигаться вверх по карьерной лестнице, не задерживая подолгу внимание ни на товарищей, ни на подчиненных. Он строил планы, мастерил стратегии, учитывающие в первую очередь выживание его людей даже в самой поганой ситуации. Однако он отлично осознавал, что это до тех пор, пока они находятся в его подчинении. Эти люди есть сила войны, знают отлично сами, на что идут. Он же стремится творить сценарий. Также стремительно прибыв на место несения службы, сразу после назначения в новую для него должность – командующего восточным фронтом обороны. Даже поставленные сроки опередил.