Аркадий Стругацкий - Пять ложек эликсира

Он бросает короткий взгляд на Клетчатого, и тот, сделав отчетливый шаг вперед, становится рядом с ним.

КЛЕТЧАТЫЙ: Я тоже за господина писателя. Раз другие меняют, то и я меняю.

КУРДЮКОВ: За что, я же свой… А он сам не хочет…

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Во-первых, он сам не хочет. А во-вторых, магистр, вы все-таки оказались в меньшинстве…

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Но я и не предлагаю принимать какие-нибудь необратимые решения прямо сейчас! Уже светло, сделать сегодня мы все равно ничего не сможем, мы не готовы, надо все хорошенько продумать… Господа! Мы расходимся. О времени и месте следующей встречи я каждого извещу во благовремении…

КУРДЮКОВ (хрипит): Он же в милицию… Сию же минуту!..

Иван Давыдович обращает пристальный взор на Феликса.

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Милостивый государь! Вам были сделаны весьма лестные предложения, не забывайте об этом. Обдумайте их в спокойной обстановке. И помните, пожалуйста, что длинный язык может лишь принести вам и вашим близким непоправимые беды!

ФЕЛИКС: Иван Давыдович! Да перестаньте вы мне угрожать. Неужели не понятно, что я скорее откушу себе язык, чем хоть кому-нибудь раскрою такую тайну? Неужели вы не способны понять, какое это счастье для всего человечества, что у источника бессмертия собралась именно ваша компания, компания бездарей, ленивых, бездарных, тупых ослов…

ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Милостивый государь!

ФЕЛИКС: Какое это безмерное счастье! Помыслить ведь страшно, что будет, если тайна раскроется и к источнику прорвется хоть один настоящий, неукротимый, энергичный, сильный, негодяй! Что может быть страшнее! Бессмертный пожиратель бутербродов — да это же огромная удача для планеты! Бессмертный энергичный властолюбец — вот это уже беда, вот это уже страшно, это катастрофа… Поэтому спите спокойно, динозавры вы мои дорогие! Под пытками не выдам я вашей тайны…

Они уходят, они бегут. Первой выскакивает Наталья Петровна, на ходу запихивая в сумочку свои косметические цацки. Величественно удаляется, постукивая зонтиком-тростью, Павел Павлович, сохраняя ироническое выражение на лице. Трусливо озираясь, удирает Курдюков, теряя и подхватывая больничные тапочки. Клетчатый не совсем улавливает пафоса происшедшего, он просто дожидается Ивана Давыдовича. Иван же Давыдович слушает дольше всех, но в конце концов и он не выдерживает и уходит.

ФЕЛИКС (им вслед): Под самыми страшными пытками не выдам!

Феликс стоит у окна и рассматривает всю компанию с высоты седьмого этажа. Курдюкова запихивают в «жигули». Клетчатый за ним, Наташа садится за руль, Иван Давыдович — с нею рядом. Павел Павлович приветствует отъезжающую машину, приподняв шляпу, а затем неспешно, постукивая тростью — зонтиком, уходит из поля зрения.

И тогда Феликс оборачивается и оглядывает кабинет. Вся мебель сдвинута и перекошена. На полу раздавленные окурки, измятые книги, черные пятна кофе, разбитый телефонный аппарат, осколки фарфора. На столе, на листах рукописи валяются огрызки и объедки, тарелки с остатками еды, грязная сковорода.

Дом уже проснулся. Гудит лифт, хлопаю двери, раздаются шаги, голоса.

И тут дверь кабинета растворяется, и на пороге появляется дочь Феликса Лиза с двумя карапузами-близнецами.

— Почему у тебя дверь… — начинает она и ахает. — Что такое? Что у тебя тут было?

ФЕЛИКС: Пиршество бессмертных.

ЛИЗА: Какой ужас… И телефон разбили! То-то я не могла дозвониться… В садике сегодня карантин, и я привела к тебе…

ФЕЛИКС: Давай их сюда, этих разбойников. Идите сюда скорее, ко мне. Сейчас мы с вами все тут приберем. Правильно, Фома?

ФОМА: Правильно.

ФЕЛИКС: Правильно, Антон?

АНТОН: Неправильно. Бегать хочу.