Петр Ингвин - Ольф. Книга пятая

К сожалению, рядом со мной находилась Эльф, и мне приходилось держать мысли и желания при себе.

Про доставку подарков Эльф больше не вспоминала. И хорошо. Я тоже.

До позднего вечера мы посещали отдельные семьи на россыпях островов, разбросанных в Тихом океане. Сверху маленькие кусочки суши напоминали редкие песчинки на паркете бального зала, их было легко не заметить. Между группами островов (а иногда от одного острова до другого) пролегали тысячи километров волнующейся водной глади.

– Не так давно у островов было неофициальное второе имя, их называли Благословенными, – рассказывала Эльф. – В прошлые века сюда убегали от тягот и лишений европейской жизни, от докучливой викторианской морали и религиозных ограничений, от надоевших жен и отсутствия денег. В раю деньги не нужны.

Новые впечатления притупили и вытеснили недавний кошмар, настроение если не поднялось, то немного выровнялось, лечение туземцев с параллельным просвещением моей скромной персоны отвлекали нас обоих от ненужных мыслей. Мы посещали микроскопические, состоявшие из нескольких хижин, деревеньки, где жители придерживались старинных традиций. На островах, где мы останавливались, не было ни городов, ни других поселений знакомого нам вида. Современная цивилизация существовала где-то далеко, сюда ее веяния добирались в виде посуды и предметов первой необходимости. Островитяне жили в овальных хижинах с глухими стенами из бамбука и двускатными крышами из сплетенных листьев кокосовой пальмы. Хижины располагались далеко друг от друга, все жители были родственниками разной степени, связанные между собой сложной системой взаимоотношений с перекрестными обязательствами, основанными на хитросплетении местной обрядовости.

Сейчас чертог, в котором из видимого остались только алтарь и мы с Эльф, стоял на белейшем коралловом песке, неподалеку шуршал о берег пенистый прибой. По другую сторону от океана на пригорке среди кокосовых пальм виднелись крыши двух хижин, за ними высилась скала, обрамленная поясом густого леса. Ровно посередине между хижинами и чертогом стояли местные жители – одиннадцать взрослых и столько же детей. Дать им мячик, и можно проводить футбольный матч.

Лечение шло обычным порядком, я приводил и уводил темнокожих очередников, Эльф говорила мне монотонным голосом, со стороны походившим на чтение заклинаний:

– А вот так местную жизнь описывали добиравшиеся сюда европейские путешественники: «Под сенью хлебного дерева между хижин живописными группами сидели мужчины и женщины, они распевали песни или беседовали друг с другом. По утрам женщины, будто знатные европейские дамы, много часов тратили на свой туалет. Проснувшись, они прыгали в море или ближайшую речку и часами ныряли, плавали и играли в воде. Наконец, выходили на берег, чтобы ветер обсушил их тело и длинные волосы. Особенно они пеклись о своих черных мягких волосах, восхитительно красивых. Они заплетали две косы и натирали их "монои" – кокосовым маслом с благовониями. Завершая свой туалет, женщины собирали в лесу дикие цветы и сплетали из них венки и гирлянды»… Просто идиллия. За вдохновением и славой сюда приехал из Франции знаменитый художник Поль Гоген. Прижизненной славы он не добился, зато обрел здесь новую семью. Ему сосватали девочку, по таитянским понятиям вполне созревшую для замужества. Ей было около тринадцати лет, ее звали Техаамана, у нее были черные волосы по пояс, полные губы, большие выразительные глаза, плоский нос, крупные руки и ноги – внешность чистокровной полинезийки. Но Техаамана была удивительно красива даже по европейским меркам. По местным обычаям, спутников жизни детям выбирали родители. Дети, как правило, не возражали. А зачем, если брак не закреплялся никаким гражданским или церковным актом? Разводись, когда захочешь. В случае с Гогеном мать юной невесты попала впросак, она считала выгодной партией любого европейца, а будущий знаменитый художник, которому в то время было за пятьдесят, оказался беден и совершенно незнатен. Зато Гогену страшно повезло. В письмах друзьям он писал: «Я снова начал работать, и мой дом стал обителью счастья. По утрам, когда всходило солнце, жилье наполнялось ярким светом. Лицо Техааманы сияло, словно золотое, озаряя все вокруг, и мы шли на речку и купались вместе, просто и непринужденно, как в садах Эдема, фенуа наве наве. В ходе повседневной жизни Техаамана становилась все мягче и ласковее. Таитянское ноаноа пропитало меня насквозь, я не замечал, как текут часы и дни, я больше не различал добра и зла. Все было прекрасно, все было замечательно». Упомянутое им «Ноаноа» означало «благоухание», «наве наве» – чувственное наслаждение, сладострастие. Дальше он добавлял о молодой жене: «Она – Ева, которая пережила грехопадение, но все равно без стеснения может ходить без одежды, такая же чувственная и прекрасная, как в день творения». Сначала Гогена обескуражило, что местные жители не похожи на диких обнаженных перволюдей, для встречи с которыми он обогнул земной шар в мечтах писать с них картины и разделить с ними райскую жизнь. Для женщин миссионеры как норму одежды ввели длинные широкие платья-мешки, скрывавшие фигуры, мужчин обязали носить что-то вроде юбочек из цветастого набивного ситца и белые рубахи навыпуск. Местных жителей не смогли приучить только к обуви.